Дмитрий Шатилов - Нф-100 - Изобретатель смысла

- Я не конгар! - пискнул Гиркас, но его никто не услышал.

- И сегодня он, чёрт возьми, будет драться! - крикнул Тромкас. - И вы будете драться!

- Да- а- а! - грянули конгары, как один.

Вдали раздался гром - это начала смертоносную работу земная артиллерия. Повеяло запахом жжёного металла и ещё чем- то горелым, отчего у Гиркаса тоскливо засосало под ложечкой. Он огляделся по сторонам, пытаясь понять, откуда к нему придёт смерть. Взгляд его скользнул по конгарам и вдруг остановился, словно Гиркас увидел нечто очень странное, то, чего никак не ожидал увидеть.

Всю жизнь он, как и всякий новотроянец, считал конгаров существами низшего сорта. Были они для него трусливыми грязными ничтожествами, раболепствующими в грязи перед хозяином жизни - человеком разумным. А тут... Тут, зная, что им не выстоять против огневой мощи землян, они, тем не менее, оставались спокойны, и собственной смерти глядели в лицо с достоинством, какого трудно ожидать от труса. Труднее всего Гиркасу далось осознание того, что эти конгары ничем не отличаются от других, что это не какие- то "особенные" конгары, а те же самые дикари, которых он презирал всей душой. Это было непривычно, это почти пугало, но невзрачные, невежественные, вооружённые копьями и луками, они были - воины. И воинский дух их был силен.

Воины. Гиркас вновь оглядел конгаров, теперь уже по- новому. Как странно, подумал он: сквозь грязь и лохмотья у этих пожирателей маракчи просвечивает какое- то величие. Они не произносили прочувствованных речей в защиту гуманизма, цивилизации и прогресса, великий нравственный закон Новой Трои был им неведом, однако, какую бы силу не двинул против них неумолимый рок, держаться они были намерены до конца.

Как мало это походило на Новую Трою! Люди там на словах души не чаяли в благородстве, отваге и чести, а на деле выходило, что и на честь им наплевать, и на благородство - лишь бы жить недурненько, в своё удовольствие. "Цвет нации, порядочные люди, - думал Гиркас, - чтоб вас чёрт побрал! Какая трусость, какие подлость и лицемерие прячутся за красивыми вашими словами, за вашими громкими фразами"!

А здесь, в этих конгарских неряхах, шутах гороховых - что за отвага, что за чудесное мужество! Ужасно глупо умирать из- за какой- то ерунды, и всё же Гиркас, Дун Сотелейнен, подумал, что если уж и быть ему с какими- то людьми, то именно с такими. Правда, тут были конгары, не земляне, но, рассудил Гиркас, разница между ними невелика. Рассудил - и сам удивился своей мысли: не он ли недавно стыдился своего сходства с конгарами - сходства, которое частенько наводило его на неприятные мысли.

Но дальше думать было некогда, потому что Тромсен поднялся и сказал:

- Ну, что же, братцы - в бой? Киркас, запевай.

И Киркас, маленький конгар, с лицом, похожим на чернослив, запел. Странная это была песня - такую, верно, конгары поют, когда не рассчитывают воротиться из боя назад. Были в ней отвага, осознание того, что вот он, конец жизни, и вместе с тем какая- то надежда, потому что без надежды идти вперёд просто немыслимо.

За Киркасом подхватил песню Тромсен. Запели и остальные конгары - неслаженно, вразнобой, но песня странным образом захватила Гиркаса, сжала ему сердце. Теперь он ни за что бы не назвал конгаров грязными ничтожными дикарями; теперь он признавал их равными себе. Их решимость стала его решимостью, их отвага - его отвагой. Он и сам не заметил, как присоединил свой голос к их песне.

И вот наступление началось. Один за другим конгары выбирались из окопа и устремлялись навстречу судьбе. Дошла очередь и до Гиркаса - с помощью Тромсена он вскарабкался наверх и трусцой побежал за остальными.

Висела зловещая тишина. Они бежали по ничейной полосе - кусочку выжженной земли, отделявшему тразилланские позиции от земных - бежали, каждую секунду ожидая выстрела.

И выстрел прозвучал. Герои умирают в красивых позах, с речами на устах, но тут героев не было. Были конгары - ну и ещё Гиркас, а какой из него герой, из Дун Сотелейнена? Вот и досталась им не зрелищная смерть, а какая- то блёклая, неэстетичная, из второсортного фильма. Попросту говоря, исчезли они в одной единственной вспышке света, грянувшей откуда- то с небес. Только что были - и вот никого нет.

Так и "погиб" Гиркас. Пал смертью храбрых, воротился домой на щите или ещё что- нибудь в том же духе - много на свете красивых слов, а значат они одно. И вот, убитый, оплаканный (навряд ли, конечно, но для красного словца сгодится), похороненный и произведённый посмертно в герои, он стоял сейчас передо мной и разглядывал собственный памятник. Как ему удалось выжить - загадка, и лучше уж принять этот вывих судьбы как данность, не пытаясь понять, как так вышло. Жив - и хорошо; ведь и помереть мог бы.