Владимир Савченко - Избранные произведения. Том 1. Должность во вселенной. Пятое измерение. Час таланта

Пальба прекращается.

Из дыма прямо в мои объятия вываливается содрогающийся от хохота Сашка. Везет же человеку, всегда он оказывается в центре событий.

— Что там за война?

— Ой, не могу-у! — стонет Стриж. — Ну, умирать буду — вспомню.

Наконец отдышался, успокоился, рассказывает. Дело было так. Павел Федорович велел Кепкину включить макет, чтобы продемонстрировать доктору, как набираемые клавишами числовые команда перемещают в вакуумной камере электронные и ионные лучи. Гера включил.

— Ну, ты ж знаешь кепкинский макет: постоянные переделки и сплошные сопли. Естественно, произошел визит-эффект: не перемещается луч. Гера погрузился по пояс в схему и начал потеть. Паша… ты же знаешь Пашу! — отстранил его «А ну, дай я!» И, ковыряясь в схеме, Павел Федорович задел своим могутным плечиком один сопливый проводничок — как теперь можно догадаться, от конденсаторного фильтра. Проводника — как теперь можно догадаться, от сетевого питания…

Дальше ясно. Электролитический конденсатор — он переменного тока не выносит. Как нервная женщина щекотки. В нем закипает паста — и пиф-паф.

Вот батарея великолепных электролитов, на тысячу микрофарад и пятьсот вольт каждый, краса и гордость Теркиной схемы, и открыли шквальный огонь.

— Первый электролит легко ударил доктора в грудь. Он сказал «Ох!» Пал Федорыч от звуков распрямился. И его нос… ты же знаешь Пашин нос! — оказался на одном уровне с электролитами. Следующий залп свернул этот великолепный мужественный нос под прямым углом в сторону двери. Нос… нет, это же просто поэма! — несколько секунд держался в таком положении, потом медленно-медленно распрямился. И тут его, вдруг, подбил новый электролит.

Я слушаю с увлечением. Тюрин, хоть и был свидетель происшедшего, тоже. Сашка умеет живописать. Не может быть, чтобы нос держался так несколько секунд и чтоб распрямлялся медленно-медленно. Это Стриж корректирует несовершенную действительность в более выразительную сторону — но так, что хочется верить. У меня веселеет на душе. Так им и надо. Это вам не бедного инженера школить — техника. Ее нахрапом не возьмешь.

…Постой, постой! Но ведь происшествие имеет несомненное сходство с тем переходом по ПС В, который волево совершил Пал Федорович… и вынырнул обратно под «ба-бах!» с фонарем и свернутым носом. А затем снова исчез. Это не может быть тем случаем, тот произошел месяцы назад — но из того же пучка вариантов, развивающихся — пусть со сдвигами во времени — по одной глубинной логике. В основе ее лежит склонность Уралова демонстрировать достижения и творческая неудовлетворенность Геры делами рук своих.

Значит, вот оно как там было.

А вот и герой наш, Уралов, выходит из комнаты. Костюм не в порядке, галстук съехал на сторону. А лицо — ну, прямо просится на открытку: закопченная пятнами щека, лиловый фонарь, распухший до сверхъестественных размеров, сделавшийся ассиметричным нос.

Пал Федорович тяжело глядит на нас. Поворачивается и твердым, неколебимым шагом идет в свой кабинет. Сильная он личность у нас.

Тюрин негромко произносит:

— Нет, все-таки жизнь хороша.

Мое наслаждение — наслаждение человека, которому от Паши только что досталось в четырех, по крайней мере, вариантах, — невозможно выразить словами.

Я и не пытаюсь.

…Тогда Уралов спрашивал, где Кепкин. А сейчас не поинтересовался — различие вариантов.

Что же спрашивать — вот и Гера. Выходит, направляется к нам. На закопченном лице дикие, как у кота глаза. Озабоченно массирует правую скулу. Сашка при виде его снова заливается счастливым смехом.

— Ну, чего рлжешь?

— Гер, ты дал, молодец! — поздравляю я. — Это ты нарочно?

— Да ну… лезет, сам не знает куда, дурлак!

— Но теперь у тебя точно будет синяк под глазом. В форме конденсатора на тысячу микрофарад.

— А, иди ты!.. Где я теперь достану такие конденсаторлы? — Он не на шутку расстроен.

А Стрижевич все не нарадуется.

— Нет, не напрасно я мчал ночью на мотоцикле! Чуяло мое сердце, что мне сегодня надо быть здесь. И чуяло оно, что надо зайти к Кепкину, полистать справочник по лампам.

Я смотрю на них: снова мы вместе, четверо из Нуля.

И Паша — пятый?!

Рабочий день близился к концу. Для создания диодных микроматриц он потерян. Я сидел за столом и с неудовольствием думал, что подвел Алешу-ординарного. Именно я-надвариантный и подвел. Дело даже не в самих действиях, не в злосчастном списании «мигалки», а в моей страшенно-независимой, непринужденно-свободной позиции. Позитуре. Я ведь и на Уралова посматривал с нее, свысока, и на Выносова… начальство такое очень чувствует, запоминает и не прощает. Действительно, могут уйти его, Алешу, по собственному желанию. С одной стороны, он — лишь часть меня, сознающего компенсацию любых вариантов-отклонений и их сходимости, а с другой стороны — он-то этого не знает. Для него в единственном числе, и упущенное обратно не вернешь. Нехорошо.