Владимир Савченко - Избранные произведения. Том 1. Должность во вселенной. Пятое измерение. Час таланта

И главное, ведь чувствую, что не для мелких здесь-сейчас-ных выгадываний дано мне это знание, не в том его сила, — а подняться на уровень его, быть исследователем без страха и упрека, побеждающим или погибающим, все равно, — не могу. Я и со страхом, и с упреком…

— Тебя точно через руки током ударило, — не успокаивается Стриж. — Иные места не захватило?

Я оскорбленно молчу.

— Ладно, — переходит он на другой тон, — вернемся к этому факту: что дальше-то было?

— После чего?

— После того, как сварочный импульс прошел через тебя.

— Ничего не было!

— Как ничего?.. Ты не понял, я не о последствиях: идея-то твоя правильная или нет? Что, не проверил до конца?.. Нет, вы посмотрите на него: обижать безответного Кадмича — это ты можешь, перебивать содержательный разговор горячечным эссе о бромиде бора — тоже, а вот довести опыт… Есть же резиновые перчатки!

Стрижевич склоняет голову к плечу и смотрит на меня с таким любованием, что я чувствую себя даже не просто дураком, а экспонатом с выставки дураков. Ценным экспонатом.

…А ведь и вправду дурак: как это я о перчатках забыл. (Не забыл, отшатнулся от опасности, за надвариантность свою испугался.) «В резиновых перчатках с микроматрицами не очень-то поработаешь», — хочу возразить для спасения лица. Но останавливаю себя: и это тоже сперва надо проверить.

— Уйди с глаз… экспериментатор! — завершает Стриж рассматривание.

Я сутуло направляюсь в свою комнату.

Эге! Комната та, да не та. Мой стол и стол Ник-Ника сдвинуты в стороны от окна, на их месте кульман с наколотым чертежом. Над ним склонился брюнет-крепыш с прекрасным цветом округлого лица и челкой надо лбом — Мишуня Полу горшков, ведущий конструктор проекта. Никакого проекта он не ведет, просто добыл ему Паша такую штатную должность на 170 рублей в месяц, на десятку больше, чем у исчезнувшего Толстоброва.

…Строго говоря, не Ник-Ник исчез, а я-надвариантный перешел еще ближе к Нулю. Но все-таки грустно: был симпатичный мне человек — и не стало: увижусь ли я с ним? И его стол теперь Сашкин.

Мишуня — человек из Нуля, к Нулю не принадлежащий. Точнее, принадлежащий к нему не более, чем его кульман. Он классный конструктор, выходящие из-под его карандаша и рейсфедера чертежи оснастки предельно четки, строго соответствуют всем ГОСТам, без зацепок проходят нормоконтроль на пути в мастерские. Но сам он по отношению к научным проблемам занимает такую же позицию, как тот, ныне анекдотический, начальник КБ, который заявил Курчатову: «Ну, что вы там возитесь с вашими экспериментаторами! Давайте чертежи атомной бомбы, я вам ее сделаю». Мы, подсовывая Полугоршкову эскизы кресла, электродных тележек, панелей пульта и всего прочего, даже и не посвящали его в идеи вариаисследования — бесполезно.

Варианты отличаются друг от друга на необходимый минимум — и здесь Мишуня, естественно, занимается теми же фотоматрицами. Только в отличие от Ник-Ника не умствует, а копирует их с иностранных патентов и статей — так вернее и больше простора для того, в чем он тверд: в конструировании оснастки.

Вот он распрямился, подошел к химстолу, следит за работой Смирновой. Говорит укоризненно:

— Алла, вы опять криво наложили трафарет! Ну что это за рисунок!

— Ах, Михаил Афанасьевич, я же не разметочный манипулятор! Если сдвинулось… И какое это имеет значение, важен принцип!

Смирнова во всех вариантах незыблема, как скала. Непоколебима.

…Но постой, надо разобраться. Сведения о бромиде я выдавал без колебаний, не раздваиваясь, — и тем не менее перескочил из «лунки» в «лунку».

Логика событий, которая складывалась в том варианте, примерно такова: Паша отменяет акт на списание «Эвы» и, поскольку формально она считается действующей, на предстоящем учсовете присягается довести ее — тем временно спасает себя; далее он дает свободу творческим дерзаниям Тюрина и Стрижа (кои к ней рвутся) — с известным фатальным концом. Все это было, можно сказать, записано в книге судеб.

А я эту реальность — хоть и с натугой, с эффектом отдачи — изменил. Не напрасно у меня было чувство, что пру против потока. Потому что никакой книги судеб все-таки нет. Будущее не задано, есть только н. в. линии его, пути наиболее вероятного развития. И всегда можно что-то сделать.

Молиться на меня должен этот придурок с татуировкой — а он!.. Кстати, здесь-то Сашка знает об ампулах? Не знает — еще скажу.

Взгляд мой снова обращается к сварочному Станку: надо с этой идеей закруглиться как-то. Сейчас мне почти все равно — как; мысли мои не здесь.