Георгий Гуревич: Инфра Дракона

Возьмем для примера сферу диаметром в 15 световых лет. В ней окажутся четыре солнца — наше Солнце, Альфа Центавра, Сириус и Процион. Можно считать и семь солнц, потому что кроме нашего все прочие — двойные звезды.

Но в том же пространстве несколько десятков слабых тусклых звезд — красных карликов, субкарликов, белых карликов. Это близкие звезды, но почти все они не видны невооруженным глазом и только в 20 веке ^лъ\ узнали, что они близки к нам.

Итак, единицы видны глазом, десятки доступны телескопам. Нет ли в том же пространстве сотен небесных тел, не замеченных телескопом? Ведь так трудно среди миллиарда известных нам слабых звезд, отыскать сотню маленьких и близких!

И температуры подсказывали тот же вывод.

В мире звезд правило такое: чем больше звезда, тем она горячее; чем меньше, тем холоднее. Красные карлики меньше Солнца раз в десять, температура у них — 2–3 тысячи градусов. Предположим, что есть тела раз в десять меньше красных карликов. Какая у них температура? Вероятно 1000, 600, 300, 100 градусов. Светимость у более крупных — ничтожная, у прочих — никакая. При температуре ниже 600 градусов тела посылают только невидимые инфракрасные лучи. Невидимые, густо–черные солнца! И среди них особенно интересные для нас с температурой поверхности плюс 30 градусов — темные, но теплые планеты с подогревом изнутри.

Почему их не нашли до сих пор? Отчасти потому, что не искали, отчасти потому, что найти их очень трудно. А темные планеты вообще, сидя на Земле, увидеть нельзя. Ведь наша Земля сама излучает инфракрасный свет, мы живем в море инфракрасного пламени. Разве можно, живя в пламени, заметить свет далекой звездочки?

С трепетом излагал я все эти соображения Павлу Александровичу. Уголком глаза я следил, как сходит с лица старика снисходительная улыбка, как сдвигаются мохнатые брови. А я — то думал, что так логично рассуждаю. Неужели есть непредвиденное возражение? Скомкал кое–как конец, жду разгрома.

— А ведь это любопытно, Радий, — сказал он. — Планета с подогревом изнутри, мир навыворот. И все не так, как у нас. Жизнь есть там, как ты думаешь? Растений быть не может, конечно, если света нет. А животные? Иа Земле животные во тьме имеются — ив пещерах и в глубинах океана. Вообще животный мир древнее растительности. А высшие формы? Могут высшие формы возникнуть в вечной тьме?

И вдруг, расхохотавшись, хлопнул меня по плечу:

— Может мы с тобой еще двинем в космос, Радий? Ты как, полетишь отыскивать свои инфры?

— А вы, Павел Александрович?

Он обиделся, поняв вопрос по–своему:

— А что? Я не так стар еще. Мне восьмидесяти еще нет. А по статистике у нас средний возраст девяносто два с половиной,

Я сам был удивлен, когда полгода спустя Центральная Лунная обсерватория сообщила об открытии первой инфры.

Не будь Павла Александровича, все это произошло бы много позднее. Но он забросил все свои дела и развлечения. Из оранжереи выкинул роскошные цветы, устроил там мастерскую. Мемуары оборвались на, полуслове. Электронная стенографистка писала только письма в научные и общественные организации, старым друзьям–космачам, товарищам, ученикам, на Луну, на Марс, на Юнону, на Ио, на космические корабли дальнего плавания — с убедительной, настоятельной и горячей просьбой организовать поиски черных солнц.

Я восхищался энергией старика. Казалось, он только и ждал сигнала, сидя у себя на даче… Возможно, на самом деле ждал. И вот явилась цель — неоткрытые миры: можно мчаться в космос, искать, открывать.

Инфры нашлись в созвездии Лиры Стрельца, Малой Медведицы, Змееносца, Тукана, Телескопа… А самая близкая и самая интересная для нас в созвездии Дракона. Температура поверхности ее была плюс десять градусов. А расстояние до нее «всего лишь» семь световых суток. «Всего лишь» в сорок раз дальше, чем до Нептуна. Межпланетная ракета могла покрыть это расстояние за четырнадцать лет. И год спустя эта ракета вылетела. А в ней Варенцовы, Юлдашевы и мы с Павлом Александровичем. Я‑то знаю, каких трудов стоило старику убедить, чтобы его и меня включили в команду. Его из–за возраста, меня — по молодости и неопытности.

Первые дни полета были, словно первая экскурсия в Москву: захватывающе интересно и все наизусть знакомо. Сто раз читано, сто раз видено в кино.

Земля с высоты — гигантский глобус, заслоняющий небо. Учетверенная тяжесть, потом чудеса невесомости. Луна — чужой, черно–белый мир с ликом, изрытым оспой. Плавные лунные прыжки, густо–черные тени, пропасти, вековечная пыль. Я читал об этом, представлял себе, увидел и был потрясен.