Эндрю Пайпер - Проклятые

— А что? Что там снаружи?

— Чудовища… Люди. — Она вздрогнула, будто последнее было самым страшным из всего.

— Кто нам может что–нибудь сделать? Умереть мы не можем. Мы и так уже здесь .

Она печально покачала головой.

— Всегда есть возможность умереть еще раз. По–другому. Так же, как всегда имеется еще худший вариант того, что здесь.

Мама потянулась ко мне через грязный пол и похлопала мне по руке, как делала это, когда я был ребенком.

— Понимаешь, в этом месте можно умереть по–разному, но это здесь случается. И это ужасно .

Помолчав, она продолжала:

— Когда ты возвращаешься сюда в следующий раз, все остается по–прежнему. Ты снова оказываешься в своем здесь . За тем исключением, что с каждым разом все меньше солнца, меньше порядка, меньше надежды. Все меньше того хорошего, что ты еще можешь вспомнить с той поры, когда был живым.

Хорошее. Что для нее означало это понятие? Уверен, «хорошее» — это я. Но мать не могла думать обо мне и не думать одновременно об Эш. И мысль об этом доставила мне мучительную горькую радость.

Мама не всегда была такой. На фотографиях, которые были сделаны до нашего рождения, родители часто смеются, на них смешные шляпы в честь новогоднего маскарада. Папа кружит ее в каком–то танцевальном па, а она делает вид, что совсем потеряла голову. На одной из фотографий они буквально сияют от счастья и целуются у церкви в день венчания.

Лучший день ее жизни должен был быть где–то там. Начиная со встречи с папой и покупки дома на окраине тогда еще процветающего города. И, если я не ошибаюсь на этот счет, тогда все это означает для матери обратную сторону, темную изнанку той жизни. Она приговорена к одиночеству в доме, на приобретение которого отец потратил все, что мог себе позволить, обречена забываться от алкоголя в холодной ванне.

Ее ПОСЛЕ — это ад, посланный в наказание за нежелание признать очевидность. Ее пребывание здесь доказывает, что мы заслуживаем наказания и если не делаем того, что должны делать, и если совершаем какие–то поступки, зная, что поступаем неправильно.

Это касается и неправильной молитвы, и неправильной сделки.

— Я рада, что ты их носишь, — сказала мать, указав на часы на моей руке.

— Почему ты не передала их мне сама?

— Ты был в таком месте, куда я не могу попасть. Но вещи иногда могут проходить через барьеры, даже если мы не можем.

Я поднялся и подал ей руку, чтобы помочь встать, однако она отказалась. Похлопав ладонью по луже на полу, словно показывая, что ей и тут хорошо, она посмотрела на меня снизу вверх.

— Можно тебя попросить кое о чем, Дэнни?

— Конечно.

— Ты ведь знаешь, что Эш была со мной, когда я умерла, да?

— С тобой? Как?

— Здесь, в этой комнате. Возле ванны…

— И она тебе не помогла.

— Не помогала, нет. Скорее ее помощь заключалась в другом.

Мать посмотрела на меня как доктор, ожидающий, когда сделанная инъекция даст результат.

— Она утопила тебя?!

— Господь знает, это оказалось нетрудно.

— Мама! Боже мой!!!

— Самое забавное, что я подумала, будто она собирается помыть мне голову. У нее было такое почти доброе лицо. Почти ласковое …

— Она убила тебя!!!

— Она просто положила руку мне на голову и удерживала так под водой. Она не казалась ни сердитой, ни раздраженной, ничего такого. Не сказала ни единого слова. Это выглядело так, будто ей ужасно интересно смотреть, как я захлебываюсь, как изо всех сил хватаюсь за ее руку, чтобы вырваться на поверхность. Я, помню, видела ее прекрасное лицо и подумала: кажется, будто она смотрит телевизионное шоу. А потом я подумала: шоу, которое она уже видела.

Мама помотала головой, словно отгоняя воспоминание о розыгрыше, участником которого стала, и теперь ей предлагалось восхититься сообразительностью участников.

— Я собираюсь найти ее. — Мне показалось, что комната завертелась вокруг меня. — Я собираюсь остановить ее, чтобы она больше никому не могла причинить зло.

— Остановить ее?

— Поэтому я здесь. Надо положить этому конец.

— Но это и есть конец.

Я попробовал что–нибудь возразить, но как–то не нашел подходящих слов. В этой ситуации были неуместны реплики типа:

Мне очень жаль.

Ничего не поделаешь.

Она потеряла свою душу в день, когда родилась.

Прежде чем я открыл рот, чтобы ляпнуть что–нибудь подобное, мама сказала:

— Тебе лучше идти. Днем тут плохо. Но ночью… по ночам совсем не хочется выходить.