Эндрю Пайпер - Проклятые

— А раньше ты ее здесь видела?

— Много раз! Начиная с премьеры 14 мая 1989 года. И потом еще шесть спектаклей. Она была восхитительна!

— Ты приходишь каждый вечер?

— Это мое место. Я сижу тут и пытаюсь понять, как она это делает . Так перевоплотиться в другого человека, заставить всех поверить во все, что ты делаешь каждое мгновение.

— А тут? Я говорю о театре ЗДЕСЬ? Эш сюда возвращается?

— Она не разговаривала. И потом, здесь слишком темно, чтобы ее увидеть. Но я чувствую, как она стоит там, на сцене, и смотрит на меня. Я чувствую, о чем она думает.

— И о чем же?

— О том же, о чем она думала всегда, когда смотрела на меня там: «Чего ты вообще лезешь, суетишься? »

Ее подражание голосу Эш было безупречным. Настолько точным, что я непроизвольно оглянулся, чтобы убедиться, что сестры нет рядом.

— П осмотри на себя! Зачем жить, если у тебя нет для этого никакой причины?

— Я не понимаю, почему ты оказалась здесь ради нее, если там она не обращала на тебя внимания?

— Потому что я любила ее! Когда она говорила со мной, я чувствовала себя так, будто мы подруги. Позволь открыть один секрет — до того я никогда не испытывала ничего подобного. И после тоже не испытывала подобного ни разу.

Мишель выпрямилась на своем кресле, вернее, попыталась выпрямиться. И продолжила:

— Вот почему, когда она сказала мне взять в руки бритву и… Я сделала это. Сделала! Хотя бы один–единственный раз, но я завладела ее вниманием целиком. И я никогда прежде не ощущала ничего подобного!

Мишель легко взмахнула рукой и стукнула по спинке кресла перед собой. А я увидел у нее на пальце обручальное кольцо. Она оставила кого–то там, на земле, возможно, у нее были дети, но все это не имело значения для девушки, которая усвоила один–единственный урок: жизнь не стоит того, чтобы жить так, как живет она.

— Мишель, ты помнишь день, когда погибла Эш? Когда вы на ее день рождения поехали кататься на велосипедах?

— Я помню…

— Она ничего не говорила о встрече с кем–нибудь?

— С кем–нибудь?

— Ну, может, у нее было назначено свидание? Тайна, которой она хотела с вами поделиться?

Лицо Мишель помрачнело.

— А Дин Малво? — попробовал я подсказать. — Учителя помнишь? Она никогда о нем не упоминала?

— Все, Дэнни! Рада была повидать тебя.

— Подожди! Не надо…

Но она уже ушла. Ее взгляд устремился в центр сцены, словно там зажглись огни рампы. Тело Мишель напряглось в кресле, будто она услышала первые звуки увертюры.

Я направился между рядами кресел к выходу. Затем вышел в коридор и закрыл за собой двери, оставив Мишель в кромешной темноте.

На Мейн–стрит были люди.

Не много, может, с десяток или чуть больше. Они стояли то тут, то там у многоэтажек в конце Ройял—Оук, причем некоторых мне даже удалось узнать. На углу Гас, известный парикмахер, в своем рабочем халате, с ножницами, торчащими из нагрудного кармана, вглядывался в небеса, словно гадая, пойдет ли дождь. Один из сослуживцев моего отца жевал нераскуренную сигару и, стоя на четвереньках, что–то рассматривал внизу, под канализационной решеткой. Кассир из «Холидей Маркет» толкал взад–вперед детскую коляску, набитую мертвыми птицами.

Когда я проходил мимо, все смотрели на меня с откровенной неприязнью, перераставшей в открытую враждебность тем быстрее, чем дольше их внимание было приковано ко мне. Я почти физически ощущал ее и понимал, что причина этого заключена в моей способности передвигаться. Я еще не отыскал свое место, поэтому продолжал идти, направляясь на юг. И эта моя способность выбирать направление и следовать туда по своей воле — с китаться , как назвала это мама, говоря про Эш, — вот это наполняло их яростью.

Парочка из них, бормоча что–то под нос, последовали за мной, но тут же отказались от своей затеи, когда я прибавил ходу. Никто не осмелился пересечь железнодорожные пути. Все они были привязаны к Ройял—Оук.

Когда я добрался до того места, где Мейн–стрит встречается с Вудворд–авеню, свет начал тускнеть. Серая дымка пошла рябью, словно легкая алюминиевая занавеска, а над нею по–прежнему тяжелой массой нависали тучи, гладкие снизу, будто простыни. Где–то за ними, выше облаков, солнце начало клониться к закату, хотя возникало стойкое ощущение, что оно убывает по собственному желанию, а не в соответствии с законами природы. Значит, через два часа, а может, через пять или пятнадцать (кто знает, что в этом месте означает слово «час», сколько он длится) здесь наступит ночь.