Владислав Чупрасов: Холодные и мертвые (сборник рассказов)

Кроме отца. Никого даже не пригласили на опознание — во-первых, нечего было опознавать, а во-вторых, зачем опознавать куски тела, сложенные в один костюм, помещенный, в свою очередь, в джип — один такой на весь город. А ректором Университета после этого стал профессор Вейгер — отец Ганса. И Курт, честно признаться, был даже за них немного рад. Ровно настолько, насколько можно радоваться за кого-то, когда у тебя погиб отец. Мама это переживала трудно: много пила. В остальном же была все такой же: задумчивой, худой и будто бы непропорционально вытянутой в рост. Грега часто дразнили в школе — ну а тот, наученный опытом жизни со старшим братом, не стеснялся пускать в ход кулаки. Совсем скоро от него отстали. Да и не бог весь что такое было: семья без отца. Таких в городе было много. Разговор не перерос в драку только чудом. Все уже к тому шло, выведенный из себя Курт вскочил с места, сжимая руки в кулаки, но несостоявшийся конфликт был оборван скрипом за спиной. Дверь раскрылась чуть более уверенно, чем мог бы себе позволить обычный студент. А уж этот голос Курт узнал бы даже с закрытыми глазами.

— Я прие… о. Курт медленно-медленно, как в кино, обернулся, уже зная, кого увидит. В дверном проеме в самом деле стоял Грег. Темные волосы здорово выгорели, на носу проступили веснушки россыпью — он более чем удивился, застав в кабинете нового ректора своего брата. — Привет, Атли, — равнодушно, словно с ничего не значащим знакомым, поздоровался Грег и прошел в кабинет, прикрыв за собой дверь. — Я просил так меня не называть. Грег только пожал плечами и повернулся к Гансу, напряженно замершему над мягким креслом. — Так вот. Я пришел сказать, что я приехал. Куда поселишь? — А вон, — Ганс уселся на свое место и кивнул головой на побледневшего от злости Курта. — Поживи у брата. У него как раз хата огромная. — Чудно, — безэмоционально отозвался Грег и тоже глянул на Курта.

— Я дойду сам. — Ну, нет уж, — Курт поднялся с места. — С тобой мы еще поговорим, — это он Гансу. — Пошли, быстро. И первым вышел из кабинета. До машины добирались в полном молчании: Курт пытался успокоиться, чтобы не наброситься на брата с кулаками, тот же выглядел недостаточно заинтересованным в развитии беседы. Но совладать с эмоциями никак не получалось, поэтому, едва выйдя из университетского лабиринта Курт ухватил брата за капюшон и толкнул его к машине. С той стороны стекла за их перепалкой с интересом наблюдал Эф. — Какого черта ты здесь делаешь? — тихо-тихо, не скрывая взбешенных шипящих ноток, поинтересовался Курт. — И почему ты отказывался приезжать, когда тебя спросила мать, но прибежал по первому кивку Ганса?! Грег не стал отпираться, независимо вскинул подбородок и мерзко-мерзко ответил: — Потому что вы мне не нужны. Раньше Курт часто задумывался о том, чтобы избить брата. Ну, просто потому что младшие очень часто не к месту, а еще их любят больше, а еще старшие всегда виноваты, а еще, а еще. Так что видеть кровь брата на снегу спустя столько лет было сущим удовольствием. Грег шумно шмыгнул носом, но результата не достиг — пришлось вытирать под носом рукавом куртки. Бросив на Курта затравленно-злой взгляд, поднялся и направился вверх по улице, кутаясь в заляпанный шарф. Курт, задавив в себе чувство, смутно похожее на стыд, сел в джип, одарив бензомастера раздраженным взглядом. Тот, хоть и выглядел совершенно обычным, насмешку излучал только так. — Ничего не говори. — С чего бы, — булькнул Эф. — Потому иначе я выкину тебя из машины на первом же повороте. Мастер дернул плечами и затих. Не потому что испугался, конечно, а просто потому что посчитал себя выше того, чтобы спорить с психопатами. Сам Курт сейчас так и думал — а что там думал на самом деле Эф, оставалось загадкой. До дома Грег не дошел — по крайней мере, когда Курт припарковался и зашел, квартира была пуста. Естественно, Грег и не мог здесь оказаться — у него не было ключей. Если Ганс — или еще кто-то ему не выдал дубликат. — Нет ничего лучше крепких семейных отношений, — заметил Эф, разваливаясь на диване. В этот момент дверь содрогнулась от решительного стука.

? Прекращай, парень, ерундой заниматься. Арти недоуменно приподнял бровь и неспешно, показушно затушил сигарету о край мусорного ведра. Он находился в том жизненном промежутке, когда презирают все авторитеты, а любой дружеский и не очень совет желают засунуть куда подальше. — А что, какие-то проблемы, профессор? — У меня никаких,? — не сбавив дружелюбного тона, отозвался профессор Гильдерсон, читающий курс астрофизики. — А у тебя могут быть, если завалишь больше пятидесяти пяти процентов предметов, Атли. Этого бы вряд ли хотел для тебя твой отец. Атли поморщился и недовольно глянул на затушенную понтов ради сигарету. — Я не хочу, чтобы меня называли так же, как называл отец. Не делайте так, пожалуйста. — Понимаю, Мемфис, — с сочувствием кивнул профессор. Остальные сразу же начинали нудить: ты должен принимать имя, данное тебе при рождении, бла-бла, в память об отце. Да не хотел он помнить об отце, вот и все дела. — Но все равно что-то делать надо. В чем твоя проблема? Ты же не дурак. Так почему не учишься? Курт Мемфис поднял голову к небу, зажмурился на яркое весеннее солнце, под которым учились только последние ботаники, и вздохнул: — Не ту специальность выбрал. — Опять понимаю, — улыбнулся Гильдерсон. — И считаю, что никогда не поздно начать жизнь заново. Так Курт бросил Университет, не доучившись двух лет. А профессор Гильдерсон — Феликс Гильдерсон, который приехал в город с другого континента, как-то незаметно стал его другом. Первым, если не считать соперничество с Гансом и Брандтом, настоящим другом. Бросить учебу на факультете, куда его привел отец, было проще простого. Куда сложнее оказалось найти, куда пойти дальше. Возможно, что учиться и вовсе не было нужно, но когда тебе с самого рождения твердят о важности образования, об этом догадываешься не сразу. В общем, учебу Курт так и не продолжил, зато устроился на работу техником в отопительную фирму. Это было неплохо, но все равно хотелось чего-то большего. И тогда он решил уехать на континент. Там, если верить телевизору, был чуть ли не рай: и тепло, и солнечно, и девицы в одних легких накидочках… Чем не рай, когда тебе едва за двадцать и на каждое свое действие ты осознаешь, что этого недостаточно? Что этого мало, а сам ты мог бы достичь куда большего… Если бы что-то пошло иначе.