Виталий Владимиров - Колония

Днем изжарюсь я на солнце,

Ночью точно простужусь,

Растеряю витамины,

Стану злой, худой и длинный,

Но ведь я герой былинный

И амебы не боюсь.

На три года за здорово

Прилечу к святым коровам

На приемах побываю

И по храмам я пройду,

Попаду на местный маркет,

На одну свою зарплату

Я жене, сестре и брату

По подарочку найду.

На три года за здорово

Прилечу к святым коровам

Я три года здесь пробуду

Всем чертям в чалмах назло.

Только, что ни говорите,

Я уеду, извините,

Я хочу, чтобы кому-то

Точно также повезло!

"Я хочу, чтобы кому-то точно также повезло!" - подхватывал зал на концерте самодеятельности песенку Виталия Вехова, переделку популярного тогда шлягера "На недельку до второго я уеду в Комарово..."

Не на недельку, а насовсем уехали Веховы - Виталий, Любаша и Денис. И больше не тянуло в демонстрационный зал, хотя сменившая их семья производила приятное впечатление. Такие неопытные, ничего не знают... Но какой смысл заводить отношения, если и нам через полгода вслед?

Продолжение пребывания заграницей обычно оформлялось как раз за полгода, для этого нужно направлять бумагу в Центр. При ее составлении учитывались мнения и партайгеноссе - правильно ли понимал и проводил политику партии? И месткома - вел ли общественную работу? И "конторского" не запятнал ли высокую честь совраба и не попал ли под буржуинское влияние, как Мальчиш Плохиш? И женсовета - как участвовала Лена Истомина в жизни коллектива и как у Истоминых отношения в семье?

С партайгеноссе Костей Гриценко мы были в хороших отношениях - неожиданно для самого себя оказал ему услугу. Почему он избрал именно меня, так и осталось неясным, но из песни слова не выкинешь.

- Слушай, Истомин, - по чисто партийной привычке Костя назвал меня по фамилии. - Скоро важная дата, какая, не догадываешься?

Я напряг свою память - пусто.

- Что же ты? - добродушно пожурил Костя. - Семьдесят лет славному Всесоюзному Ленинскому Коммунистическому Союзу Молодежи.

- Так когда это будет? И из комсомола я вышел в двадцать восемь лет, как раз двадцать два года назад.

- Почему в партию так долго не вступал? - с прохладцей спросил Гриценко. Он помнил назубок все анкетные данные своих прихожан.

- А ты попробуй вступи в Октябрьском районе, где одни научные институты и другие интеллигентские заведения.

- Верно, - подтвердил Гриценко. - В Октябрьском квота была самая жесткая. Ох, и мучились мы тогда с этими квотами - сколько рабочих? А женщин? А нацменов? Ты в комсомольских выборных органах не работал?

- Нет.

- А я работал. И не один. И уж так получилось, что приехала делегация, а в ней два моих дружка по комсомольской молодости, вот и возникла идея отметить юбилей ВЛКСМ, пусть и заранее. Как репетиция.

- Чем могу? - понял свою роль я.

- Правильно ставишь вопрос. В совгородке не получится мне их принять, сам понимаешь, секретарь пьянку устраивает на глазах у всех Сусликовых, а в гостинице - делегация. У тебя можно? Выпить мы принесем.

Так я оказался соучастником встречи комсомольских соратников и воспоминаний о том, "как закалялась сталь". Они с сожалением поминали минувшие дни застоя, все эти почины, призывы, движения, вахты, субботники, воскресники, учебы актива. Сначала с ноткой ностальгии, а как подпили, всплыли и обиды, дело дошло чуть не до драки, потом распили мировую уже из моих запасов и продолжили бы, если бы Лена по-женски не разогнала их. При прощальных лобызаниях Костя твердо сказал, что при случае должок вернет.

С председателем месткома Женей Гусаровым у всех были хорошие взаимоотношения, кроме его бывшего кунака Айвазяна. Я был заместителем Гусарова, регулярно составлял планы несуществующих мероприятий и отчеты об их фиктивном выполнении, аккуратно писал протоколы несостоявшихся заседаний.

Что касается нашего "конторского", то он был прекрасно осведомлен о моих близких отношениях со Святославом. И Лена не испортила этой радужной картины - она никогда не влезала в интриги женсовета, добросовестно выполняла поручения и, работая в библиотеке, снискала славу приветливой женщины, которая всегда подскажет, о чем та или иная книжка.

Но главным было мнение торгпреда. После долгих колебаний я решился напрямую его спросить, а получилось просить, о продлении.

Он, как всегда, когда надо было ответить на трудный вопрос, откинулся в кресле. Неоднократно присутствующие в его кабинете вздрагивали - казалось, что он врежется головой в стену. При этом с грохотом откидывал очки на стол.