Галина Шляхова - Сын своего века

Кое-кто из друзей намекал ему, что их чувства со стороны похожи скорее на привычку, нежели на настоящую любовь. Слишком уж всё шло гладко, ровно, до приторности идеально. Генрих пропускал мимо ушей подобные комментарии, угадывая в них отзвук зависти, но на всякий случай спрашивал себя, действительно ли ему не хватало контрастных эмоций, накала страстей, бурных интриг – всего стандартного набора, непременно сопровождающего великую любовь в произведениях мировой культуры. С позиции своего опыта он не брался судить, должны ли страдания являться неотъемлемым атрибутом отношений. Их общение изначально развивалось легко: не было соперниц и соперников, пускавшихся на клевету и коварство, не было непримиримых родителей, бунтовавших против их союза, не было неумолимых обстоятельств, обрекавших их на долгую разлуку. Сами они со своей стороны тоже не удосужились изобрести себе препятствий: ни один из них не копался в себе, чтоб в ходе самоанализа выудить со дна души мотив для дисгармонии и внутреннего конфликта. Оба были слишком рассудительными, чтоб обижаться на мелочи, и слишком внимательными друг к другу, чтоб дать весомый повод для обид. Ничто не мешало их счастью вместе. Может, со стороны это и смотрелось подозрительно или скучно. Может, их банально простая история, в которой она ласково звала его Принцем, а он дарил ей коробки конфет в форме морской звезды, ни одного романтика не вдохновила бы на создание поэмы или песни. Зато Генрих твёрдо знал одно: с Ритой ему было хорошо.

***

После погребения Жанна, на протяжении всей церемонии ловившая на себе чуткий взгляд Дианы, приблизилась к ней. Слова застревали в горле непроходимым комком, сквозь который прорывалось осознание необходимости вымолвить хоть что-то. К её величайшему облегчению невестка покойного начала разговор сама.

Раньше они были лучшими подругами. Пожалуй, если бы тем памятным мартом Жанну спросили, кого она считала самым близким своим человеком, она, не задумываясь, отдала бы это место Диане, минуя родителей и брата.

– Вы тогда все отвернулись от него. Ты – потому что в твоём понимании он предал самое святое. Феликс и Джон – потому что обожали тебя и поддержали бы любое твое мнение. Но пойми, святыня для каждого своя. Его святыня подверглась риску из-за твоей прихоти. В тот момент он рассуждал именно так. И даже если бы мне довелось смотреть со стороны, я никогда не назвала бы ни трусостью, ни подлостью поступок мужчины, искавшего способ отвести опасность от женщины, с которой он мечтал создать семью. Тем более я не вправе испытывать иного чувства, кроме благодарности, являясь той самой женщиной. Вы обвинили нас. Но было ли бы более благородно на его месте отказаться от попытки защитить меня, а на моём – осудить его за преданность мне и принять твою сторону? Тебе ли не знать, что такое верность любимому вопреки всем испытаниям.

– Я всё понимаю, Диана, – глухо ответила бывшая подруга. – У вас с ним получилось быть счастливыми?

Женщина взволнованно кивнула.

– У нас родилась дочка. Мы назвали её в твою честь… А как вы с Джоном? И как… он?

– Хорошо. Мы живём мирно и спокойно, как любая нормальная семья. Джон здоров. Он тоже в порядке. В позапрошлом году закончил школу.

Диана вздохнула и прикрыла веки. Обе понимали, что говорить теперь стало не о чем. Их краткий диалог, подтвердивший ничтожность и утраченную актуальность прежних обид, в действительности являлся простой формальностью – и без обмена этими несколькими фразами было очевидно, что за минувшие годы они давно уже простили друг друга. Но после совершённого два десятилетия назад разрыва не абсурдна ли даже попытка наладить отношения. Две жизни, прожитые порознь, не нуждаются в объединении ради призрачного воспоминания о некогда подававшей великие надежды дружбе.

***

Возвращаясь к гостинице, в метро Жанна достала конверт с двумя фотокарточками. Обычно она хранила его дома в комоде, вместе с документами и драгоценностями. Но, отправляясь в поездку, не нашла в себе силы расстаться с ним на несколько дней. Ей нравилось часто пересматривать эти старые снимки, хотя она изучила в них каждую чёрточку и могла до мельчайшей детали воспроизвести их в своём воображении.

На одном из них была запечатлена их компания. Очевидцы и участники сначала сплотивших, а потом разлучивших их событий. Они стояли плечом к плечу, все впятером. На фоне дома в старинном архитектурном стиле, в причудливых костюмах они напоминали бродячих артистов маскарадного шоу. Хотя настроение тогда у всех было отнюдь не карнавальное. По краям – два высоких парня. Атлетического телосложения Джон с растрёпанными золотистыми вихрами и худощавый брюнет Эдуард, слегка ссутулившийся и смотрящий в кадр исподлобья. В центре девушки. Она – совсем ещё юная, хрупкая, бледная настолько, что кожа на лице кажется чуть ли не прозрачной. Рядом с ней Диана, одной рукой обнимающая её за талию, другой опирающаяся на плечо своего кавалера Эдика. Впервые увидев её спустя ровно двадцать лет, Жанна отметила, что та вовсе не изменилась: такая же эффектная, по-спортивному стройная, смуглая. Разве только в тёмно-карих глазах исчез дерзкий блеск, так заметный на этой фотографии. Предпоследний день их дружбы. Феликс, Жаннин брат, тогда ещё десятилетний мальчик, присел на корточки спереди. Широкая улыбка на его веснушчатом лице выдавала присущую только детям беспечность.