Мария Фомальгаут - Летящие в сны

Они не слышали меня.

Не могли услышать.

Всё кончилось как-то быстро, слишком быстро, когда небо из лилового стало огненно-рыжим, земля разверзлась, проглатывая самое себя, комплекс задрожал, готовый обрушиться. Комплекс, про который мне клялись и божились, что он простоит вечно, потому что время в нем остановилось…

Последнее, что помню – со звоном разлетаются стекла, пол идет трещинами, то ли пол, то ли само пространство, огненно-рыжий воздух твердеет, даже не успеваю подумать, что за оружие они применили против самих себя…

– …нулся…

– Да мертвый он уже, мертвый!

– Ага, мертвый, а чего дышит тогда, все бы такие мертвые были!

– Глазами хлопает…

– И чего, глазами хлопает, у меня тоже свекруха глазами хлопала, когда из комы вышла… мозгов не осталось, только му да му… задолбалась уже за ней ходить, убью когда-нибудь…

– Арсюха, ты живой вообще, нет?

Вспоминаю. Это я Арсюха. Слишком долго не называли меня по имени,

Хлопаю губами, вспомнить бы еще, как говорить, не говорил я тоже слишком долго…

– Ва… ва…

– Чего?

– Ва…

– Вафля? Ваза? Варенье?

Тьфу на вас, никакая не ваза и не варенье, вспоминаю, как это – говорить…

Растираю виски. Сидорчук продолжает перебирать слова на ва, уймись уже, уймись, пока я тебя не пришиб…

– Жив?

– Н-ну.

– Чего? Видел?

– Да чего вы на него налетели все, как мухи, блин, на мед, дайте уже прийти в себя человеку!

Прихожу в себя. Даже не говорю, что мухи летят не на мёд, а на другое что. Вспоминаю, кто я и что я, вспоминается с трудом.

Гром среди ясного неба.

Вспоминаю. То, что было там. Вернее, не так. То, что будет. две тысячи трехсотый год, плюс-минус десять лет. лиловое небо, ставшее огненно-рыжим. Мир, погубивший сам себя.

Кофе. Я уже и забыл, как это, когда кофе. Там, в комплексе кофе кончился слишком быстро.

– Ну что… – Сидорчук с надеждой смотрит на меня, так бы и проглотил, – видели что? Видели?

Еле выжимаю из себя:

– Нет.

Ну не смотрит на меня так, не смотри, ты еще заплачь…

– Что… совсем ничего?

– Ничего… дымка такая тёмная за окном… муть такая… и всё.

– Вот черт… третий уже.

– Чего третий?

Сидорчук смотрит на меня как на врага народа, будто это я виноват, что ничего не было.

– Те двое то же сказали…

Киваю. Прекрасно понимаю тех двоих. Которые тоже сидели в маркетах, только в других. Которые сказали – ничего не видели. Есть вещи, о которых лучше не знать. Не говорить.

Проездом в нашем городе… или как?

Смотрю на дамочку. С надеждой. Ну только попробуй меня послать далеко и надолго, уже не знаю, что я с тобой сделаю… ничего я с тобой не сделаю. не знаю, что с собой сделаю… тоже ничего не сделаю. у других как-то получается. У меня нет.

Смотрит на меня, в глазах жидкий азот.

– Проездом.

– Из Парижа, наверное?

Чувствую себя полным идиотом. Мужики говорят, такие фразы помогают. Я даже знаю, для чего помогают, чтобы почувствовать себя идиотом.

Дамочка хочет отвернуться, в последнюю минуту смотрит на меня пристально:

– Эксперимент «Комплекс»?

– А?

– Комплекс?

– Комплекс, комплекс, что за комплекс… будто прошибает током, ну конечно…

– Это… объявление было… требуются добровольцы для реалити-шоу…

Она подхватывает:

– Вот-вот, а потом посадили в торговый комплекс, отправили… – тычет рукой вперед, будто пытается показать будущее.

Вот-вот…

Дамочка оживляется, испаряется жидкий азот.

– Да пойдемте, с мужем познакомлю…

Понимаю намек.

– А-а… спасибо, я пошел.

– Да я серьезно, что вы так, он ведь тоже там был… смотрел… в будущее…

Худой мужчина с проседью жмет мне руку, ну давайте по маленькой за встречу, а то к нам подниметесь, в номер, вспомним, как это было, а то столько видели, рассказать некому…

В номере откупориваем что-то виноградное скольки-то летней выдержки, пьем, зав нас с вами, за черт с ними, всё такое. А дальше нужно вспоминать. Выговориться. Обязательно. Потому что такие вещи нельзя держать в себе, в памяти, такие вещи нельзя прятать слишком долго…

Они оба – и Оксана, и Игорь – смотрят на меня, и понимаю, что хочу не хочу, а начинать придется мне, вспоминать, выжимать из себя по каплям…

– Жуть такая…

Говорю, сам пугаюсь своего голоса.

– Вообще жуть… я так и не понял, что это за блоки были… ну, которые на месте высоток…

Гробовое молчание.

– А шары друг друга долгонько что-то долбили… года три, кажется… потом шар раскололся…