Мария Фомальгаут - Летящие в сны

Слышу крики о помощи, теперь знаю – мне не кажется…

Бежим…

…спрятаться бы…

…успеть…

Ближе к полудню спустился вниз, где еда. Еды было ещё предостаточно, целый супермаркет, курчата гриль, хлебцы итальянские, тирамису, конфеты «Родные просторы», масло высшего сорта, сыры всех мастей. В который раз пообещал себе взяться за овощи, приготовить что-нибудь, в который раз лень было сварить еду, намазывал сыр на хлебцы, было вкусно.

Отметил про себя, что на мой век хватит.

Здесь еда не портилась. Совсем. Даже такая, которая должна была через пару дней покрыться плесенью. Что-то они тут сделали со временем, я толком не понял, что.

Это неправда, что там, где делают что-то со временем, еда горчит. Еда как еда. Горчит только в полночь, когда время делает петлю. Что это такое, не знаю, так мне объяснили – время делает петлю.

За окнами за ночь исчезли все высотки к моему неудовольствию. Мне они чем-то нравились, как выросли за один час, сменили привычный мне мегаполис, поднялись до небес.

А вот теперь исчезли. За одну ночь. Сменились какими-то летающими блоками, легкими, воздушными, которые все время менялись, складывались причудливой головоломкой. Вроде бы там жили люди, если это нечто из двадцать второго века можно было назвать людьми.

Я так и не мог рассмотреть их. Прохожие двигались слишком быстро, мелькали огоньками, появлялись, тут же исчезали в никуда.

К вечеру пропали и блоки, над землей повис металлический шар, я не видел, что там внутри, даже как-то обидно было, ну откройте шар, ну покажите, ну хоть на минутку, ну пожа-а-алуйста…

Чёрта с два.

Спал я на четвертом этаже комплекса, где раньше продавали мебель, облюбовал себе широченную кровать с балдахином, чувствовал себя падишахом. Здесь же, на четвертом, был книжный магазин, можно было вечером зарыться в кровать, занырнуть в приключения какого-нибудь конана-варвара или стальной крысы.

Хотя, конечно, нечего мне было никуда зарываться, меня поставили сюда следить за тем, что на улице. Если бы я еще понимал, что там, на улице, цены бы мне не было.

Когда на улице ничего не случалось, я ходил по комплексу, где было всё – от футболок с рисунком три-дэ до смартфонов шестого поколения. Помню, как в детстве мечтал ходить по пустому магазину, где нет людей, совсем-совсем нет, и продавцов нет, и я буду брать всё-всё, что мне захочется, всё-всё будет моим…

А вот сейчас и не хотелось. Совсем. Даже обидно как-то, вот оно всё лежит, бери не хочу, и смотришь на белоснежные планшетники, и думаешь про себя – ну и что?

Ближе к утру в небе появились другие шары, много, много, я уже понял – что-то замышляется. Раньше жалел, что не могу выйти на улицу, теперь радовался, что никто не проникнет сюда, внутрь, комплекс закрыт намертво.

К полудню начали стрелять. Сначала робко, неуверенно, с одной стороны, с другой, дуплетом – с третьей, потом сильнее, сильнее, чаще, огненными лучами, лучами, стальные шары пытались пробить обшивку друг друга. к вечеру один из шаров раскололся, вот я и увидел, что было внутри, лучше бы я этого не видел, обожженные тела людей, или тех, кто когда-то был людьми, а теперь превратились во что-то опутанное проводами, сенсорно-интернетное, с чувствительными экранами. Помню человека, кажется, женщину, которая закрыла собой плоский экран, почему-то мне показалось, что это было её дитя…

Уже в который раз хотелось всё бросить и уйти. Я мог сделать это в любую минуту. И не делал, всё-таки подписывал договор, все-таки сам согласился сидеть здесь безвылазно, смотреть на то, что снаружи. И еще одно не давало вернуться раньше времени, подленькая такая мыслишечка, а вдруг не получится, а вдруг нет никакого пути назад, только вперед… и нет уже никакого назад…

Где-то через полчаса шаров не стало, вместо них земля покрылась входами в подземное царство, и опять было до черта обидно, опять я ничего не вижу, опять что-то показывают там – не для меня. Оставалось смотреть на солнце, на огненную дугу в небе, которая то появлялась, то сменялась короткой тьмой. Раньше видеть не мог это мелькание, теперь привык, такая скотина человек, ко всему привыкает.

Вечером добрался-таки до овощей, больше ничего не осталось. Я уже и забыл толком, как это – чистить картошку, бросать в холодную воду, смотреть, как закипает…

А за окном закипали страсти. Готовилось что-то грандиозное, великое, что-то, перед чем все войны человечества казались детской забавой. Подземные бункеры исчезали один за другим, на их месте оставались чёрные воронки, у которых, казалось, не было дна. Само небо стало каким-то другим, грязно-лиловым, темнело с каждым часом, с каждым взрывом, хотелось заорать во все горло, да что делаете, вы же так землю погубите, вы же так погубите все, все, все…