Егор Фомин - Лестинца

— Тогда эта… — подал голос Крын, — домой бы…

— Я вот никак не пойму, — задумчиво сказал Ригг, — как же это жрецы ошибаться-то могут?

— Это что же, — усмехнулся Итернир, — они, по-твоему, не такие люди, как мы?

— Не такие… — убежденно ответил Ригг, — они же с богами…

— Да что вы все «такие», «не такие» заладили, — возмущенно повысил голос принц, — в один голос все твердят, что бежать надо, а вы про жрецов! Как быть нам? Думайте!

— Раскомандовался, — недовольно проворчал Итернир.

— Сейчас-то что мы можем сделать, — вздохнул Ригг, — утром разве что, тот-то, который жрец у стопы… он же говорил, что оружие дадут.

— Ага, когда подпалят нас, тогда и дадут, вместо дров кинут, добавил Итернир.

— Не след щас говорить-то, — пробасил Крын, — все одно — не надумаем… завтра, видать… эта… виднее будет.

— Да, — покачал головой Итернир, — это, наверное, самая трезвая мысль и есть на сегодня.

— Да вы что? — громко изумился принц, — как же? Столько прошли и теперь сдаться? Сложить руки и ждать казни?

— А что делать? — спросил Итернир, тоже повышая голос, помнишь, тогда, в лесу, когда нас дикари те поймали? Тоже ничего не оставалось делать, кроме как ждать. Только Ригг нас и спас, углубившись в воспоминания, Итернир расхохотался, — помнишь, как мы с тобой ругались, когда он развязывал нас?

— Да, — ответил принц, неохотно отступая, — помню. Помню еще как в замке, в бочке мылся, а принцы эти дружбу предлагали…

— Нам есть, что вспомнить, — кивнул Ригг, — помнишь, Крын, как на скале-то, на уступе посреди Стены сидели?

— А как Крын косил?

— Как за обоз бились?

— И мальчик этот с нами тогда стоял. Кто бы мог подумать…

— Как же это, все-таки, — спросил Ригг, — как же это так можно — предать?

— Видать — обманулся, — пожал плечами Итернир, — а вообще, такое часто бывает. Может, пообещали они ему что-нибудь, а может, еще как? Из-за государственных интересов часто приходится идти на предательство. Верно, принц?

Кан-Тун ничего не ответил.

— Все равно, — мотал головой Ригг, — никак в толк не возьму, как же так можно?..

Крын, слушая перебор воспоминаний, попытался и сам вспомнить, что же сделал для общего дела. Он уже давно стал считать это Восхождение общим делом. И готов был отдать жизнь за этих людей. Из своего вклада, напрягшись, вспомнил только, как держал мост. Строили все-таки, вместе.

Улыбнулся. Если бы не его сила, не дойти бы сюда. Хотя, из-за силы, этой проклятой он здесь и оказался. Даже самое далекое воспоминание о детстве было связано с силой. Сейчас ему уже четырнадцать, почти пятнадцать, потому далекое детство помнил мало, одну только картинку.

Он совсем маленький стоит в одной рубашонке до пят посреди двора, а в руке желтый пушистый цыпленок.

— Мама! Мама! — кричит он, — гляди! Какой маленький!

Мать подходит и смотрит на зажатого в кулаке мальчика цыпленка. Охает и качает головой.

— Что же ты, — говорит она, — гляди, он уж мертвый, все нутро наружу. Что же ты сжал-то его так…

— Как же, мама?! — бросается в плач мальчик, всхлипы дергают грудь, душат слезы, — как же?! Он же… Я же только погладить. Мама!..

Проклятие силы преследовало всю жизнь. Только один раз она послужила добру. Тогда, как помнил Крын, из стойла Рушни Корявого сбежал бык. Здоровый черный, как смоль, в самом соку. Его и держали отдельно, потому как был совсем дурной и рвал и других быков и коров. Года два назад это было, как помнилось Крыну. Подросток шел по деревне, а вокруг слышались крики, вопли, и только он безмятежно не придавал им значения. Когда прямо перед ним появился бык, мальчик даже не успел испугаться, просто сунул кулаком прямо в широкий лоб, промеж рогов. Потом все радовались, ходили вокруг него, сам старейшина, Нишок Костлявый хвалил.

Но во всех остальных случаях, сила приносила одно несчастие. Он редко думал, и к родителям то и дело приходили, кто за поломанную руку сына, кто за задушенную скотину, кто за развороченный амбар али плетень. Отец ругал его дурнем и нещадно порол.

Так Крын и попал сюда. Деревню давно беспокоила его удаль. Он, хотя никогда не задирал других, и редко понимал, когда задирают его, в играх способен был перегнуть палку по недомыслию. И однажды, когда сошлись стенка на стенку с другой деревней, вышиб из соседского парня дух. Мать долго убивалась над телом. Отец отвел на тризну своего бычка, но старейшины порешили при первом удобном случае отправить его из деревни. А к этому году Костлявый и предложил, чтобы послужил дурень деревне.