Александр Зарубин - Культурные особенности – II. Божья воля

Цель пути.

Грузовик Станислава сзади застывал на миг, перекатываясь колесами на нейтралке. Старый Яго вставал на ноги в кузове, крестился на золотые искры вдали. На восточный манер, щепотью, четко. Алый отблеск заката тек волной по лицу. Зеркальному туземному лицу, изрытому сеткой морщин, крестов и ритуальных татуировок. Эрвин угрюмо молчал.

Ругаться без толку, да и…

Между ними и городом, снизу, там где кончался лес тянулась глухая, будто дымящаяся полоса. Великий тракт, исполинское, от горизонта до горизонта – серой пыльной стеной – звериное кочевье. В рамке стальных надолбов – ежей.

Затопчут ведь, не заметят.

Теперь что торопись, что нет, а война все равно успеет в Сан-Торрес раньше. И грязь на руках и скатах машины – алая, как кровь. Такая уж тут, на «Счастье» земля, укрытая ковром зеленого, душистого леса.

Моторы застыли – на миг. Гребень очередного холма, Миа бросила руль, давая роздых тяжелой машине. В уши – шелест и далекий, приглушенный ветками звериный рев. Эрвин оглядел небо – чисто, без черных точек и белых инверсионных следов. Погони нет, флайеры с перечеркнутой молнией их потеряли. Только небо – синяя выцветшая пелена. Встал с места, решился, перепрыгнул с машины на машину. Звери ревели вдали – приглушенный расстоянием рык, вибрирующий и низкий. Над головой ветки дрожали в такт, шелестя и роняя дождевые капли на землю. Глухо бухнула жесть под ногой. Старый Яго не пошевелился – сидел, поджав ноги, на крыше грузовика, смотрел – в никуда, как Эрвину сперва показалось.

– А они ведь бессмертны, парень, – проговорил он вдруг. Эрвин сперва не понял, переспросил:

– Кто? – спокойный тон чужих слов было странен до дрожи.

Яго показал пальцем. Молча. Слева, как в рамке – меж двух зеленых ветвей – узкая, уходящая круто вниз долина. Черная речка, звенящая, быстрая, отливающая на камнях серебром. Дальний край в дымке – там, крестами в закатном огне, тенями гигантов высились двутавровые стальные ежи. Опять по ушам хлестнул рев, задрожали над головой клейкие зеленые ветки. Иголка уколола глаз. Упавшая сверху мягкая сосновая иголка. За ежами топтался зверь – двулапый, черный с лягушачьей тупой башкой. Местный дракон. Гигант переступил лапами. Чуть дрогнула – отдавшись звоном в рессорах – земля. Туземцы звали зверя без выдумки – Сотрясатель.

– Они бессмертны, парень, я говорил уже, да? – улыбнулся Яго, показывая на гиганта пальцем, – какой-то сбой, как ваши умники говорят – генетический. Бродят без толку, жрут, что ни попадя и растут. Раньше большими вырастали – такими, что земля держать не могла. Я уже не застал, только кости видел. Лежат в распадках – громадные. А это так, мелюзга..

– Ничего себе мелюзга…

Яго на миг отвернулся, глянул на Эрвина – поймал глазами удивленный взгляд, улыбнулся. На щеке старика татуировка: котенок моет лапки в сетке морщин. А улыбка мягкая, как несмышленышу:

– Сейчас еды ему мало, а людей вокруг стало много. Тварь ходит, глядит, думает – вкусные. Плохо думает, неправильно. И не успевает вырастать.

Отвернулся, погладил ладонью ложе винтовки. Крючковатыми пальцами – по белому, в насечках, цевью и решетке пламегасителя. Зверь опять рявкнул вдали, подняв в небо тупую треугольную голову. Эрвин поежился. На миг, остро. Яго ведь – воин «спокойной земли» и это благодаря ему сейчас твари больше не вырастают.

«А ведь старик может и уйти, – пробежала вдруг мысль. По загривку – острыми коготками, – Старый Яго сейчас тупо обязан свистнуть „коммандо“ и пойти бить дракона, оставив их без проводника. Здесь, в чаще, посреди звериного „нигде“. И будет ведь в своем праве. Это его работа, в конце – концов…»

Но Яго поймал его взгляд и опять улыбнулся:

– Не волнуйся. Этот мал еще.

Зверь бесился вдали, рычал, грызя и бодая лбом сваренные ежом стальные двутавровые балки. Каркнула птица вверху. Их с Ириной старый знакомый, белоголовый орлан. На земного тезку он походил вредными характером, снежно-белым хохлом на голове и размахом крыльев. В остальном шли сплошные различия, включая зубастый клюв и фактуру перьев, но – Эрвин местную зоологию не учил, именовал птиц со зверями как бог на душу положит. Орлан сложил крылья, упал с неба вниз – на нос бэхи, стремительно, камнем. Лязгнул, устраиваясь, кривыми когтями по волнорезу, хлопнул крыльями, заклекотал задрав голову – пронзительно, резко. Ирина сзади вскочила, протянула руки, погладила птицу по голове. Зверь опять рявкнул вдали, замер, водя в воздухе большой головой. Развернулся и, в два лягушачьих прыжка, скрылся в закатном тумане.