Александр Зарубин - Культурные особенности – II. Божья воля

– И что теперь с этим делать? – угрюмо думал ДаКоста, глядя, как шевелит клапан мешка ровное дыхание. Слава Гваделупской деве и ее розам – такое же ровное. Спит…

– Дядя Пабло, нарисуй дракона, – это мелкая Маар. Заметила, что дядя Пабло заскучал, и ловким тычком в плечо вернула к действительности.

Благо натура есть – бэха как раз проезжала долину. Узкий, весь в золотистом туманом провал между крутыми, одетыми шелестящим лесом холмами. Вдали, неясно – приземистая чёрная тень. Алый закат горел ореолом, языком пламени вокруг треугольной башки. Когтями по позвоночнику – вибрирующий, низкий рев. Сотрясатель угрюмо ворчал, бодая лбом стальные ежи заграждения.

Эрвин развернул пулемёт. ДаКоста достал карандаш, чистый лист и пошел малевать под сосредоточенное сопение под ухом – мелкой Маар, скрип деревьев, двутавровых балок – ежей, и злое рычание невольной «натуры».

«Венус» заходил – как луна на земле, в короне ярких солнечных бликов. Эрвин махнул Мие – на поворот. Скоро привал. Готовый рисунок торжественно вручили мелкой. Вместе с огрызками карандашей – желтого и синего. Раскрашивай, мол… Маар улетела прочь. Сотрясатель внизу повернул голову, взревел ей вслед – должно быть почуял, что сейчас сделают с его портретом. Вообще-то зверь он коричневый был. Коричнево – песочная, бородавчатая шкура, алая пасть, клыки – желтые, изогнутые… ну и Санта-Муэрте с ним, карандаши у Дакоты почти закончились.

Беха качнулась, уходя в поворот. Упал полумрак: влажно-зеленый, шелестящий на ветру полумрак горного леса. Карандаш в руках плясал, выводя на листе что-то совсем несуразное. Хотел себя, любимого с «тараторкой» в руках. А что, учитывая разговор с Маар и приписанную им туземцами близость… Вот только мозги отвлеклись и руки машинально пошли рисовать совсем другое. У этого «другого» были большие и испуганные глаза, острая, призывно торчащая грудь, вздернутый нос, и волосы – черные, вились, ложились волной на плечи.

Машину качнуло. Под ухом – сердитый, рассерженный фырк. ДаКоста поднял глаза – и увидел тот самый вздернутый нос и глаза. Такие же большие… Только сейчас они были злые и заспанные. Лиианна проснулась. Смерила его взглядом, фыркнула обиженным ежиком и отвернулась, охватив плечи руками.

Проснулась – это хорошо,

Только почему то опять захотелось напиться.

– Неудачный день.

Буркнул ДаКоста под нос, сложил блокнот. И потянулся – в угол, за ящики, вниз, там, где в щели пряталась заветная фляга. Раньше на ней сидела Маар…

А теперь шипенье полоснуло по ушам и пальцы замерли в воздухе, не дотянувшись пары сантиметров до заветного горлышка.

Змея.

Небольшая змея подняла голову и зашипела. От горлышка фляги – ДаКосте в лицо. Изумрудно-зеленая змея. Туземный грузовик прошел мимо, Эви помахала рукой. Змей встал на хвост, зашипел, приветствуя королеву. Мелькнул раздвоенный язык меж клыков – близко, едва не коснувшись пальцев

«О, черт, – подумал ДаКоста, осторожно пряча руку назад, – Прямо планета чудес. Если тут по будням такое – что же в день мертвых творится?»

Бэха шла и шла, углубляясь все глубже в горы. Еще не горы, пока – холмы, крутые, высокие, заросшие сплошь шелестящим на ветру, колючим лиственным лесом. Клейкие зеленые иголки, мшистые, изогнутые к солнцу стволы. Машины ревели, шли тяжело. Бэха впереди, раздвигая заросли впереди тупым ножом волнореза. Под колесами – папоротник, хрящеватые ломкие стебли, широкие листья – над землей, ковром или растянутой маскировочной сетью. Когда нос бэхи сбивал очередной такой ствол – по ушам бил хлопок, резко, как выстрел. Споры взлетали, кружились белой поземкой вокруг колес. За кормою упругие листья смыкались, затягивая колеи. Тяжелый нос машины клевал вниз иногда, под колесами хлюпало, сквозь зелень взлетала багровая и алая грязь – потоком, брызгами от волнореза. Взлетала, хлюпала, ложилась пластом на броню, руки и лица. Недавно прошли дожди, размыв и забив грязью ложа ручьев и ложбины поперек колесного хода – глубокие и крутые как противотанковые рвы. И укрытые сверху зеленым ковром веток и папоротника. Тогда им с ДаКостой приходилось прыгать, стелить бревнами торный путь. Грязь красила руки и лица, ложилась пластами на сапоги. Стена деревьев раздавалась в стороны иногда – редко, когда машины, глухо ревя моторами, взбирались на очередной покатый холм. Тогда на севере вспыхивали – неясно, в дымке закатного марева – плоские горы, льдисто-белые пики и золотые кресты. На шпилях Сан-Торрес де Ультрастелла.