Сен Сейно Весто - Щепоть зеркального блеска на стакан ночи. Дилогия. Книга вторая

If anybody, asks me why

I’ll be a Marine ’til the day I die

Report for duty at ah Heaven’s Gate

Ah motivated and semper fi. 1 1 1-2-3-4 US Marine Corps Cadence

Большие мягкие листья стегали по лицу. Улиссу уже было бы неплохо показаться наконец, для приличия хотя бы высунуться, помахать хвостом, пошуметь железом ошейников, мощно встряхиваясь. Самые хорошие книги пишутся звездными ночами, убежденно думал Гонгора. У нас будет одна такая бесконечная ночь. И это хорошо, это правильно, потому что за ней будет еще очень много бесконечных, тихих, звездных ночей. Там было что-то про дорогу домой, про лес, и это тоже было хорошо. Как начало следующей главы. Спит, скотина. Перетрудился, бедный. Гонгора пригнулся, убирая распаренное лицо от налетавшей на глаза ветви. Спит наше неторопливое, утомленное, невозмутимое секьюрити. Отдыхает. Выноси вместе с палаткой.

Сквозь разрывы в листьях можно было разглядеть самый край узкой лужайки, нависшее над жилой полусферой дерево и торчавшие из травы сучья сушняка, сваленного накануне к костру. Или ушел. В расстроенных чувствах перегрыз поводок и отправился на поиски. Спит, снова подумал Гонгора, ступая в мягкую траву и переходя на шаг. Он был неосмотрителен, следовало вернуть на пояс подарок любимого дедушки. Он еще в детстве дал себе слово никогда не оставлять его без присмотра. Говорила бабушка, что нож не обычный и не для чужих рук. Первым делом он собирался залезть в палатку, но его внимание привлек обвязанный вокруг дерева поводок. Над головой вовсю звенели птицы.

Поводок был в порядке, Улисс никуда не уходил. Он валялся тут же, за палаткой, боком привалясь к постромкам стянутого тента, куда его пустил поводок, пока он еще мог ползти. Улисс лежал, занеся голову и не двигаясь, в тусклой бордово-чернильной липкой луже с завязшими соломинками, над ней с сумасшедшей скоростью носилась стая зеленых мух. Стреляли дважды, видимо, в упор. Два раза, то ли экономя, то ли решив, что на солнце сам дойдет. Мир больше не имел звуков. Непонятный пустой мир навалился, гася все краски, растирая обычное восприятие по рельефу несвязных смерзшихся деталей. Всю связь с действительностью составляла лишь ладонь под каплями и бисеринками перегретого конденсата. Ладонь была чужой и мир был чужим тоже, нужно было что-то делать, соединять вместе какие-то детали реальности, чтобы вернуть все назад, как было. Только он не знал, какие. Ладонь лежала на черно-седой морде поваленного крупного зверя и ничего не понимала. Голова отдавала страшным жаром. Глаза были закрыты, но он чувствовал человека. Распушенный хвост в траве шевельнулся.

Лис попробовал скосить один глаз под слипшимся веком, он был еще жив. Ничего не понимая, Гонгора смотрел на эту высохшую щель глаза и судорожно дергавшиеся бока, прижимал к штанам онемевший кулак, щурился, как от боли, и пытался совместить все это с собой. Не хватало какого-то фрагмента, чего-то, оброненного по дороге, чтобы вce встало на свои места. На пороге слышимости возник хриплый едва живой звук, до предела обесцвеченный непереносимой болью. Лис собирался то ли тихо, собрав последние силы, пожаловаться, как ему больно, горячо и сухо, а вода далеко, то ли упрямо хотел еще раз по привычке рявкнуть, но ничего не получилось. Лис лежал, подмяв стебли стоячей травы, измазанной в ржавом и густых потеках, остановив пустые глаза на чем-то в пространстве перед собой. Похоже, он лежал тут уже давно. Каким-то образом он был еще жив.

Бессильный долгий звук оборвался, и только тогда Гонгору ударили изнутри. Спотыкаясь и путаясь в сетчатых крыльях полога, он опрокинул рюкзак, нашел на самом дне скрепленный резиновым кольцом полиэтиленовый мешочек с медициной и рыболовными поплавками, выбрался из палатки, распечатывая все три рулончика бинтов сразу, выругавшись, вернулся, ухватил полотенце, поднял пару цветастых чехлов, носки, падая и поднимаясь, выбрался, сорвал с себя ветровку и влажную от пота футболку, притиснул ее к черным, запекшимся пятнам в шерсти и крепко, как умел, наложил поверх бинт. Бинта явно нужно было больше. Он не знал, можно ли сейчас давать воды. Он ограничился влажным компрессом. Гонгора не знал, что еще делают в таких случаях.

Способность соображать возвращалась к нему рывками, запоздалыми ненужными сценариями поведения и сюжетами, не имеющими смысла. Это был даже не страх. Он даже не знал, что черный, животный, давящий ужас мог быть таким. Недобрые предчувствия гудели что-то, но сейчас было не до них, сейчас важно было не допустить ошибки. Брызгая водой из котелка на сухие черные губы зверя и огромные горячие шершавые лапы, он вce думал, как давно Лис здесь лежит, и представлял приблизительное положение пуль. На сколько того еще могло хватить, он не хотел гадать.