Сен Сейно Весто - Щепоть зеркального блеска на стакан ночи. Дилогия. Книга вторая

Нескольких стрел он так и не досчитался, и, как ни старался, так их и не нашел. Звонко свистели птички. Поозиравшись по сторонам и прикинув вероятное время (часы снова стояли), привычно сориентировавшись по солнцу, уже на ходу отправляя вязанку за спину и перестраиваясь на экономный бег, он неторопливым аллюром взял направление туда, где должен был быть запад, где по его расчетам осталась расщелина с рекой. Не слишком приятная легкость постепенно заполняла собой все тело, но пока, в общем-то, было терпимо, необремененность желудка сообщала невесомость тренированным мышцам ног. Он не отвлекался, пару раз вроде бы ухватывая краем глаза в кустах дальше некое движение, на следующую вылазку твердо решив взять с собой Лиса. Теперь, когда от вчерашнего сафари со всем его идиотизмом остались одни воспоминания, начинало казаться, что, будь рядом голодный и злой Лис, все было бы много проще.

Пока еще хватало дыхания, он негромко пробовал напевать вслух севшим голосом, имитируя морпех США на пробежке, чтобы отвлечься от мыслей о еде, все складывалось не так уж плохо, это была дорога домой. В конце концов, его организм помнил дни и потяжелее. Черт возьми, его организм помнил такое, что с этим не шло ни в какое сравнение. Некогда, давным-давно, с ним вдруг приключилась какая-то непонятная, ни на что не похожая разновидность гриппа с ангиной, когда страшная температура, не падая, держалась и днем и ночью, даже утром, чего не случалось в прежние периоды гриппования. Лекарствами он никогда не пользовался – из принципа, что организм должен выкарабкиваться сам, лучшего средства, чем подкрепленный вареньем, горячим чаем и сливками чистый сильный организм, против любой заразы быть не должно и не может. Но то был, по всему, иной случай. И он в продолжении нескольких растянутых на годы дней лежал трупом, уставившись в черный потолок, прикидывая, на сколько еще его может хватить. Тогда же он решил, что потом все будет мерить протяженностью тех дней.

Ah one two, three four

Ah one two, three four

Ah one two, three four

Come on now and lemme sing ya some more.

Профилактика против гриппа, армейская практика сушить на себе в легкий мороз все свежевыстиранное, тоже сказать, дополнение не из самых приятных. Дополнение к пытке будней. К испытанию отвращением. После очередного галопирующего броска – туда и обратно – на затерявшийся где-то в безвестности, невыносимо далекий и давно уже никому не нужный «огневой рубеж», черное совсем от гари чертово стрельбище сил оставалось только неподвижно сидеть с краю бетонных прохладных ступенек на входе портала каменного «корабля» -крепости. Он сидел, привалясь плечом к шершавой кладке из огромных древних кирпичей, тупо уставившись неживым взглядом в мутные пятна полубезумных лиц, всплывавшие перед глазами, мечтая лишь о том, чтобы только не истечь сейчас, не уйти, не потерять сознание, застряв на одной мысли, балансировать на последней грани между бытием и небытием и вяло сокрушаться, что вот никогда же ведь такого не было, обуют ведь, затопчут потом, задавят, нельзя тут выключаться, нельзя ни в коем случае, не надо шевелиться, может, обойдется еще – если не шевелиться, то, может, обойдется, не выключимся, но бог ты мой, надо же, а, сука какая, сержант, бык необразованный, приоритетный кусок хумуса, пень сантехник, педрило горбатый, двух умных книжек за всю свою счастливую сантехническую жизнь в руках не державший. Квадрат каканый – заставил, срань космоса, толочь на себе еще запасной блок батарей к походной рации, который никто никогда нигде на себе в «заброску» не таскал. Взводному ведь пожаловался, сволочь, Шакалу этому губастому, паскуде насвистел, свистун, чего это «не соблюдается инструкция». Это надо же, как меня любит местная сволочь, аж сердце щемит. Наверху ожидала тишина отбоя. «Родной» шестой этаж-уровень вальдфорта находился в тот момент за пределами его физических возможностей. Будущая гражданская жизнь отсюда казалась нереальной. Вероятность ее приравнивалась к нулю. Она и была нулем, он знал, что след этих мертвых стен останется с ним навсегда. Память тех ступеней не держала в себе ничего, что было лишним. Тогда же он решил, что потом все перемещения, требующие хоть сколько-нибудь заметного душевного напряжения, будет производить исключительно и безусловно пешком и только мелкими, скупыми шажками.

Army Navy was ah not for me

Air force ah just ah too ea-sy

What I needed was a little bit more

I need a life, that is hardcore

Мое меня не минует, в смысле. Кто-то бежал налегке. Кем-то были позабыты все слова, кроме двух-трех, наиболее близких и легко произносимых. Он бежал с автоматом, увесистой рацией и проклятыми батареями, удерживая в памяти успокоенный взгляд, брошенный на него из-под пятнистого тента кузова отъезжавшей к точке «заброски» машины. Взгляд был невозмутимый, чуть снисходительный, умудренный правотой и глубинным сознанием своей правоты. «А что ты мне сделаешь». День все же прожит. Приходилось экономить силы, кроме этих грубых кирпичей жизнь состояла из бесчисленных, уходивших куда-то в нескончаемость полустертых ступенек, по которым еще только предстояло взойти, сохраняя надлежащее лицо. Стоило только кому-то из них увидеть, что ты на грани, и подняться уже не дадут. Нужно еще найти силы, попытаться взгромоздить всего себя на кровать, на второй ярус, самым интересным будет потом за оставшиеся до подъема час-полтора попытаться выспаться, чтобы вскочить, вынести традиционные километры утреннего забега. Снова, в тысячный раз вырвать себя из горячего забытья, высосавшего последние силы, каким-то образом заставить себя подняться и бежать на программную «тактику». Или опять на «огневую», долгожданную, наверное, для этих немытых дармоедов из обеспечения, если ехать туда на машине, и вновь не будет уверенности, что обойдется без гравия в твоем Эр-Дэ, что дойдут до конца все, не выключаясь и не падая. И наша новая достопримечательность, взводный, новоиспеченный «руководитель боевого спецподразделения» с губастым розовым лицом туповатого подростка, дохлая и поминутно сдыхающая на таком темпе шавка – самая большая подружка Квадрата Крупнолицего – обязательно доверит, «как самому начитанному», свой автомат, чтоб то есть жизнь не казалась слишком сладкой. Сам он будет скакать рядом, исходить красными пятнами, делать мужественное лицо с мужественно играющими желваками опытного рейнджера и материть отстающих. Невооруженным глазом было видно, что вот этот кусок приоритетного дерьма в военной школе пинали все, кому было интересно, и теперь он восполнял в своих глазах статус иерархии – отрывался на беззащитных солдатах. Потом, много позже Гонгора пробовал его найти, но без успеха, информация относилась к категории закрытой, и, может, хорошо, что не нашел. Но кто знает, за этот остаток ночи и в самом деле все-таки удастся воссоздать некое подобие душевного равновесия и не сорваться – если только квадратноголовый прихлебай взводного не получит от обозленного семейными неурядицами ротного начальства замечание насчет «расхлябанности» боевого подразделения, а тот не примется тут же, не сходя с места доводить с секундомером в руке до немыслимого совершенства процесс укладывания в постель вверенного состава и его слаженного подъема; если только Мосол лично не припрется прямо посреди ночи проверять роту на предмет боеготовности либо «хоронить» – не по криминалу, а так, в целях профилактики – найденный где-то окурок за пять километров сильно пересеченной местности, либо просто так, от хорошего настроения; если только опять какой-нибудь особенно нервной бестолочи не придет в голову затянуть на своей исхудалой шее крепкий веревочный узел; если только снова не будет попытки, прихватив с собой пару банок каши, совершить побег из мест заключения в направлении границы и сонный едва одетый народ не погонят за десятки километров прочесывать один из квадратов «возможного местопребывания», вычерченных в глубокомысленной штабной тиши, хотя даже этому квадратноголовому уму понятно, что за истекшее время смысла в таком мероприятии никакого; но тогда очень может случиться так, что поиски затянутся и запланированное кашляющее столпотворение под названием «учения округа» отменят, – и это могло стать тем единственным светлым пятном в нескончаемой череде черно-серых будней, что происходили не часто. Однако если случится так, что беглец тот вместе с кашей все же догадается прихватить еще и автомат, то тогда, скорее всего, будить не станут. Очевидно, что прочно окопавшийся под деревцем вон на том пригорке воспитанник будет стоять до последнего патрона и ножа. И тогда вызванная по такому случаю на передовые позиции единица бронетехники с безопасного расстояния (подходить ближе просто нет необходимости) разворачивала всю свою оптику, беря пригорок в перекрестье приборов, убирала с поверхности земли все это дело вместе с деревом и всем остальным, поворачивалась и возвращалась откуда пришла. Домой убитому уходило официальное письмо о служащем, погибшем смертью героя при выполнении ответственного задания приоритетного правительства с медалькой. Память тех ступеней не содержала ничего, кроме чужого мертвого времени. В то, что всяческие трудности конечны, тогда верилось с трудом, но только она, маленькая, слабая, едва живая вера в другой мир и в другое утро помогли остаться в живых. Процесс несения службы в армии «пней», приоритетной нации, оказался тем, чем он был – заурядным процессом выживания, любой ценой. Жизнь человека не имела для них ценности – только в пересчете на общий объем: пакетами и подразделениями. Он решил, что надо быть поосмотрительнее. Единственный выход здесь всегда вел наружу. Этому сортиру дикого, до тошноты чуждого времени, на котором успела хорошо отдохнуть история, не хватало динамичности, он был слишком инертен, чтобы претерпевать какие-то изменения, динамичность его была сравнима с поползновениями геологических пластов. Полустертые кадры из безликой галереи великомучеников эпохи натужной, до идиотизма героической и обезоруживающе глупой и с беспримерной нечувствительностью равнодушной ко всему, что не соотносилось с ней никоим боком. Гонгора устал уже к тому времени удивляться. Он решил, что подходит время закрытого процесса над его собственным будущим.