Филип Фармер - Т. 13. ЭКЗОРЦИЗМ. Ловец душ. Плоть

— Выпьем за это! — провозгласил Черчилль, поднимая бокал, уже десятый. Он пытался было проявить умеренность, чтобы не утратить ясность мысли, но Витроу настаивал, чтобы гости пили, когда пил он. Сарвант отказался. Витроу ничего не сказал, но более с Сарвантом не разговаривал, кроме тех случаев, когда Сарвант обращался прямо к нему.

За столом стало шумно. Дети пили вино и пиво, даже младший — шестилетний мальчик. Они уже не хихикали, а смеялись в голос, особенно когда Витроу отпускал шутки, которые пришлись бы по нраву Рабле. Стоявшие за креслами слуги смеялись до слез и хватались за бока.

По-видимому, запретов у этих людей было мало. Жевали они шумно и не стеснялись говорить с полным ртом. Отец громко рыгнул, и дети тут же постарались его превзойти.

Поначалу от вида прекрасной Робин, жрущей, как свинья, Черчилля затошнило. Он понял, какая их разделяет пропасть, пропасть, состоящая не только из лет. После пятого бокала его отвращение растаяло. Он сказал себе, что их отношение к еде естественнее, чем в его время. Кроме того, застольные манеры не бывают хороши или плохи сами по себе. Что приемлемо, а что нет, определяется обычаем страны.

Сарвант, похоже, так не думал. За время застолья он стал еще молчаливее, а в конце не поднимал глаз от своей тарелки.

Витроу все больше расходился. Когда жена проходила мимо него, распоряжаясь слугами, он отвесил ей любовный, но тяжелый шлепок по широкому заду, расхохотался и сказал, что это напомнило ему ночь, когда была зачата Робин. И тут же пустился в подробные воспоминания об этой ночи.

Вдруг в середине рассказа Сарвант встал и вышел из дома. Воцарилось полное молчание.

Наконец Витроу спросил:

— Ваш друг болен?

— В некотором смысле, — ответил Черчилль. — Он родом из такого места, где разговоры о половой жизни — табу.

Витроу изумился:

— Как… как может такое быть? Что за нелепый обычай!

— У вас, наверное, есть свои табу, — сказал Черчилль, — и ему они могли бы показаться столь же странными. Если вы извините меня, я бы пошел спросить его, что он собирается делать. Но я вернусь.

— Попросите его вернуться. Хотелось бы еще раз взглянуть на человека с таким искривленным образом мыслей.

Черчилль застал Сарванта в очень пикантной ситуации. Тот сидел на середине тотемного столба, вцепившись изо всех сил в голову какого-то зверя, чтобы не свалиться.

Черчилль бросил взгляд на залитую лунным светом сцену и бросился в дом:

— Там львица! Она загнала Сарванта на столб!

— А, это Алиса, — ответил Витроу. — Мы ее выпускаем после заката для отпугивания грабителей. Я попрошу Робин — она и ее мать куда лучше меня обращаются с большими кошками. Робин, ты не отвела бы Алису на место?

— Я лучше возьму ее с собой, — ответила Робин.

Она посмотрела на отца:

— Ты не против, если мистер Черчилль повезет меня на концерт? Ты с ним можешь поговорить позже — я уверена, что он примет твое приглашение быть нашим гостем.

Что-то промелькнуло во взглядах, которыми обменялись отец и дочь. Витроу улыбнулся и сказал:

— Разумеется. Мистер Черчилль, не согласитесь ли вы быть гостем в моем доме? Мы просим вас жить у нас, сколько вам захочется.

— Это честь для меня, — ответил Черчилль. — Касается ли это приглашение и Сарванта?

— Если он захочет его принять. Но я не уверен, что он будет с нами чувствовать себя свободно.

Черчилль открыл дверь и пропустил Робин вперед. Она без колебаний вышла и взяла львицу за ошейник. Черчилль крикнул:

— Слазь, Сарвант! Еще не пришло время бросать христиан львам.

Сарвант неохотно спустился.

— Я не должен был поддаваться панике. Но это было совершенно внезапно. Такого я ожидал меньше всего.

— Никто тебе не ставит в вину, что ты забрался туда, где тебя не достанут, — заверил его Черчилль. — Я бы так же поступил. Горный лев — это не то, к чему можно отнестись наплевательски.

— Погодите минутку, — попросила Робин — Я возьму Алисин поводок.

Она погладила львицу по голове и почесала под подбородком. Большая кошка замурлыкала, как отдаленный гром, а потом по команде своей хозяйки пошла за ней за угол дома.

— Ладно, Сарвант, — начал Черчилль, — чего ты сорвался, как птица из поговорки? Ты знаешь, как ты серьезно оскорбил хозяев? Счастье, что Витроу не взбесился Ты мог испортить самую большую удачу, что нам пока попалась.

Сарвант принял гневный вид.

— Ты же не думаешь, что я мог вытерпеть подобное скотское поведение? И его нецензурные описания соитий с собственной женой?