Филип Фармер - Т. 13. ЭКЗОРЦИЗМ. Ловец душ. Плоть

Они втроем вышли из экипажа. Робин приказала слугам подождать, пока они вернутся с прогулки. Спускаясь по широким ступеням к судну, Черчилль спросил:

— А они не заскучают, ожидая нас?

— Не думаю. У них с собой бутылка молнии и кости.

На борт яхты Алиса вспрыгнула первой и устроилась в маленькой каюте, по всей видимости надеясь, что там вода ее не достанет. Черчилль отвязал судно, оттолкнул от причала и вспрыгнул на борт. Там они с Робин занялись парусами и прочей работой.

Прогулка была восхитительна. Света полной луны было более чем достаточно, а бриз был настолько силен, яхта скользила по воде на приятной скорости. Город смотрел черным чудовищем с тысячей мигающих огненных глаз — факелов в руках прохожих. Держа в руках румпель, Черчилль рассказывал сидящей рядом с ним Робин, как выглядел в его времена Вашингтон.

— Множество стоящих вплотную башен, соединяющих их мостов и подземка с кучей туннелей. Башни уходили на милю в небо и еще на милю в землю. Ночи не было — так ярко горели огни.

— И все это умерло, рассыпалось и покрылось прахом, — сказала Робин.

Она поежилась, как будто подумав о блеске и величии камня и стали и миллионах людей, более не живущих, и от этой мысли похолодев Черчилль обнял ее за плечи, она не противилась, и он ее поцеловал.

Он подумал, что самое время было бы спустить парус и встать на якорь. Интересно, не будет ли возражать львица, но он решил, что Робин лучше знает, как та будет действовать в подобных обстоятельствах. Может быть, они с Робин спустятся в каютку, хотя он предпочел бы остаться на палубе. Может быть, львица не возразит, чтобы ее заперли в каюте.

Но этому не суждено было случиться. Когда он ей прямо сказал, зачем он хочет спустить парус, то получил ответ, что это невозможно. По крайней мере сейчас.

Робин говорила спокойно и улыбалась. Она даже сказала, что ей жаль.

— Ты даже не представляешь себе, что ты со мной делаешь, Ред, — говорила она — Я думаю, что я в тебя влюбилась. Только я пока не понимаю, влюбилась я в тебя или в брата Солнце-героя. Ты для меня более чем мужчина, ты во многом — полубог. Ты родился восемьсот лет назад и побывал так далеко, что у меня голова кружится, как попытаюсь себе представить. Мне чудится вокруг тебя сияние, светящее даже днем. Но я порядочная девушка. Я не могу позволить себе — хотя видит Колумбия, как я хочу, — сейчас это с тобой. Пока я не буду точно знать. Но я понимаю твои чувства. Почему бы тебе не сходить завтра в Храм Готии?

Черчилль не знал, о чем она говорит. Его занимало единственное — не оскорбил ли он ее так сильно, что она не захочет больше его видеть. Не одно желание влекло его к ней. Он точно знал — он любил эту красивую девушку и хотел бы ее, даже если бы только что обработал дюжину баб.

— Вернемся, — сказала она. — Боюсь, я тебе испортила хороший вечер. Это я виновата. Не надо было мне тебя целовать. Но так хотелось!

— Так ты на меня не сердишься?

— За что бы это?

— Ни за что. Но я снова счастлив.

Когда они, привязав судно, поднимались по ступеням, он остановил ее:

— Робин, а через сколько времени ты будешь знать?

— Завтра я иду в храм. Когда вернусь, смогу тебе сказать.

— Ты будешь молиться о вразумлении? Или что-то вроде этого?

— Молиться? Буду. Но это не главное. Я хочу, чтобы жрица провела со мной тест.

— А после этого теста ты будешь знать, хочешь ты или нет пойти за меня замуж?

— О Боже, нет, конечно! — ответила она. — Чтобы даже подумать о браке с тобой, я должна тебя куда лучше узнать. Нет, я хочу пройти через этот тест и узнать, должна ли я лечь с тобой в постель.

— Что за тест?

— Если ты не знаешь, то и волноваться не будешь. Но завтра я буду знать точно.

— Что знать?

— Имею ли я право перестать вести себя как девственница.

Ее лицо озарилось экстазом:

— Я буду знать, понесла ли я дитя от Солнце-героя!

В то утро, когда Стэгг должен был вести парад в Балтимору, шел дождь. Стэгг и Калторп сидели в палатке с поднятыми стенками и пили для согрева горячую белую молнию. Стэгг сидел неподвижно как манекен во время ежеутренней процедуры окраски гениталий, ягодиц, необходимой, поскольку за ночь краска стиралась. Он молчал и не обращал внимания на смешки и комплименты трех девиц, чьей единственной работой было раскрашивать Солнце-героя каждое утро. Калторп, который обычно говорил как заведенный, пытаясь поднять настроение Стэгга, был тоже мрачен.

Наконец Стэгг сказал: