Василий Криптонов - Ты можешь идти один

И опять ведущая:

— Вовремя прибывший наряд милиции сумел обезвредить преступника. В настоящий момент Борис Брик проходит психиатрическое освидетельствование.

Я выключил телевизор. На душе оставался неприятный осадок. Вот как эта история предстала перед людьми. Вот как ее видели мои одноклассники и родители.

Был понедельник. Я снова прогуливал школу. Не мог найти сил прийти в класс и находиться среди этих людей. Утром я завтракал с родителями, брал пакет, выходил на улицу и ждал полчаса, слоняясь по лесу. Потом возвращался домой. Смотрел телевизор, пытался читать, но больше просто лежал и думал.

В дверь позвонили, и я вздрогнул. Кто бы это мог быть? Впрочем, какая разница. Я никого не хотел видеть.

Звонивший не унимался. Раздражающие трели, догоняя друг друга, рассыпались по пустой квартире. Когда у меня начало звенеть в ушах, я встал и пошел открывать дверь.

Это была Маша. Ни слова не говоря, она проскользнула в прихожую, а когда я запер за ней дверь, она уже сидела на кровати в моей комнате.

— Привет, — сказал я, присаживаясь рядом. — Как дела в школе?

Она посмотрела на меня исподлобья и отвернулась.

— Сам бы пришел, посмотрел, — тихо сказала она.

— Я пытаюсь…

— Плохо пытаешься. Бросил меня там одну.

Я не знал, что ответить на этот упрек. Маша сердилась, но ведь она пришла. Я протянул руку и осторожно коснулся ее плеча. Она не остановила меня, и я ее приобнял. Маша вздохнула, придвинулась ближе и положила голову мне на плечо.

— Я рассказала отцу.

— О чем? — удивился я.

— О чем… О беременности.

Я закрыл глаза. Совсем забыл об этом!

— И что он? — чуть слышно спросил я.

— Завтра к двум часам отвезет меня в клинику. Слышать не желает…

Снова я молчал, не зная, что сказать. Пусто на душе, совсем пусто.

— Дима? — Она подняла голову и посмотрела мне в глаза. — Я не хочу так!

Все, что я мог — это обнять ее крепче. Взгляд ее глаз потух. Голова опустилась.

— Не попадайся ему на глаза, — сказал Маша.

— Почему?

— Этот ребенок… Я сказала ему, что он от тебя.

— Зачем? — Я, должно быть, покраснел.

— Надеялась… Сказала бы правду — точно… Он же убийца, сумасшедший. Я хотела…

Она заплакала, тихо и страшно. Я гладил ее волосы, спину, плечи. Через несколько минут рыдания утихли.

— Такое чувство, будто все заканчивается, — задумчиво произнесла Маша. — Не вижу впереди ничего. Только какая-то тьма, непроглядная тьма. Будто солнце навсегда ушло.

То же самое чувствовал и я, но не хотел признаваться.

— Можно все исправить, — сказал я, надеясь попасть в резонанс с ее мыслями. — И зажечь впереди солнце. Наверняка можно.

Не знаю, что я нес в этот момент. Просто сочинял какую-то романтическую ерунду, чтобы утешить ее. Но Маша не стала воспринимать это так. Она посмотрела на меня серьезно и сказала:

— Так исправь. Зажги солнце. Пожалуйста!

Больше она не сказала ни слова, просто ушла. Я закрыл за ней дверь с таким чувством, будто это была крышка гроба. Моего гроба.

Когда Маша ушла, я некоторое время сидел на кровати, пытаясь успокоить бурю в своей душе. Хотелось поговорить с кем-то, выложить все начистоту. Но во всем мире, кажется, оставался лишь один человек, способный выслушать, дать ценный совет и пообещать выцарапать глаза. Я улыбнулся, вспомнив Элеонору, и стал одеваться.

Мы встретились на том месте, которое в телефонных разговорах уже стали называть «нашим». Сидели друг напротив друга так же, как в первый раз, только теперь были в теплых куртках и шапках.

Элеонора была необычно серьезной сегодня.

— Если бы я залетела, — сказала она, — то сделала бы аборт, даже не задумываясь. И забыла бы через пару дней об этом, можешь мне поверить.

Я кивнул. Наверное, это и был голос разума. Отец Маши был прав, и она поймет это, хоть и не сразу.

— Спасибо, — сказал я.

— За что? — удивилась Эля. — Это не приглашение в постель, если ты об этом.

— Я понял, я про другое…

— Тогда тем более дурак! — Она стукнула ладошкой по столу. — Я, конечно, не психолог ни разу, но… Тебе не кажется, что этот ребенок, несмотря ни на что, единственное, что вас связывает? Единственное, за что вам осталось бороться!

— Но что я могу?

Элеонора перегнулась через стол и влепила мне пощечину. Не сильно, так, скорее просто для проформы.

— В другой раз — глаза выколупаю, — пообещала она. — Когда ей угрожала опасность, ты не долго думал. Когда ехал с ментами за ней, тоже не растерялся. Что же с тех пор изменилось? Опять становишься размазывающим сопли маменькиным сынком? Что, без этого недомерка у тебя мозги работать перестали?