Василий Криптонов - Ты можешь идти один

— Суп? — спросила она, посмотрев на меня, и чуть улыбнулась.

Я кивнул.

— Тогда почисти и порежь лук, я терпеть не могу с ним возиться!

Она бросила мне луковицу, и я ее поймал.

Счастье никогда не бывает долгим. Со временем оно либо уходит, либо заменяется привычкой. И только спустя время мы вспоминаем его, словно листая страницы фотоальбома, и понимаем: а ведь это было оно, счастье!

Есть еще одна особенность счастья: оно не абсолютно. Наверное, оно получается при смешении равных долей радости, страха и печали. Все фотографии можно разделить по этим категориям.

Страх. Я прихожу в автосервис и вижу много незнакомых людей, которые смотрят на меня с холодным равнодушием. Ни улыбок, ни приветствий. Они даже не прерывают разговора при моем появлении, и мне приходится ждать паузы, чтобы заявить о себе.

Печаль. У меня ничего не получается. Ключи валятся из рук, гайки сидят, как влитые. От обилия технических подробностей начинает кружиться голова. В середине рабочего дня меня посылают мести пол.

Радость. Я прихожу домой, и Маша обнимает меня, целует. Дома пахнет чем-то вкусным. Мы ужинаем, разговариваем о чем-то, иногда наши руки ненадолго соприкасаются. Ночью, лежа на матрасе, мы держимся за руки.

Страх. Меня точно уволят с этой работы. Целый день на меня кричат, я ощущаю себя самым тупым существом на планете. Но я, как боксер на ринге, снова и снова поднимаюсь, несмотря на то, что противник втрое тяжелее меня. Потому что я его не боюсь, я боюсь, что он уйдет, махнув рукой.

Печаль. Я опять в одиночестве. Не принимаю участия в разговорах, даже ем отдельно от всех, потому что не хватает места за общим столом. Я ем тушеную картошку, приготовленную Машей. Девушкой, которая верит в меня, а я не оправдываю ее ожиданий. И еда застревает в горле.

Радость. Я помогаю Васе менять тормозные колодки. Его зовут курить, и он уходит, велев мне снять остальные колеса. Я выполняю порученное, потом снимаю суппорта, чтобы облегчить ему работу. Вытаскиваю старые колодки, ставлю новые, словно в каком-то трансе. Потом я ставлю на место колеса и начинаю их прикручивать. Лишь закрутив последнюю гайку, я замечаю, что все работники стоят и смотрят на меня. Вася улыбается. Он подходит и хлопает меня по плечу. Я справился!

Страх. Ночью Маша тихо плачет, и я обнимаю ее, пытаясь утешить. Мы говорим, что любим друг друга, и я вдруг понимаю, что обнимаюсь в постели с почти неодетой девушкой. Она целует меня не так, как раньше, все меняется. Нельзя отодвинуться, сбежать, нельзя ничего говорить. Я должен пройти через это, но… господи, до чего же мне страшно!

Печаль. Маша уже уснула, а я все смотрю на нее, глажу ее обнаженную спину и думаю. Я думаю о том, что будь я посмелее, она была бы моей и только моей. А теперь между нами всегда будет Брик. Он был первым, и я обречен сравнивать себя с ним. В каждом слове Маши я буду слышать воспоминание о нем. И ребенок, который родится, будет его ребенком. Смогу ли я воспитывать этого ребенка? Я! Воспитывать ребенка! Пытаясь забыться, я теснее прижимаю к себе Машу, шепчу какую-то чушь ей на ухо.

Радость. Открыв глаза, она улыбается мне, и все, что было ночью, повторяется. Только без страха и печали. Есть только мы и наше счастье.

Страх. Печаль. Радость. Наша первая ссора: я не взял выходной, и мы не смогли погулять в парке. Первое примирение. Мы по очереди читаем друг другу вслух книги по вечерам. Гуляем по ночному городу. Смеясь и плача, покупаем самую дешевую зимнюю одежду и обувь. Считаем мелочь на дорогу от рынка до дома. Маша становится на учет в женской консультации. Последние деньги, улетающие на необходимые таблетки. Меня официально трудоустраивают. Я принимаю первый автомобиль и работаю с ним сам. Первое застолье с коллегами после работы, от которого я не смог отказаться. Первый раз прихожу домой пьяным, и Маша смеется над моим смущением. Ее живот начинает увеличиваться, и я боюсь к нему прикасаться.

Наш первый новый год. Маленькая искусственная елочка на столе, обращение президента по радио. Шампанское и жареная курица с картошкой. Мой подарок Маше: красивое платье. Ее счастливое лицо, когда она выходит из ванной, переодетая. Живот ощутимо выпирает, Маша смеется и говорит, что носить это платье будет после родов.

А потом был холодный зимний вечер, когда я возвращался с работы давно привычным маршрутом. Меня окликнули. Обернувшись, я увидел двух милиционеров, выскочивших из «УАЗа». Это были люди, не Разрушители, но в их глазах я видел все ту же засасывающую, бездонную пустоту. Этой пустоте нельзя было ничего объяснить, бесполезно было умолять. И я перестал унижаться. Попросил только один телефонный звонок. Я позвонил Маше. Она уже плакала, когда сняла трубку. Слышался гул мотора — отец вез ее домой.