Олег Овчинников - Арахно. В коконе смерти

Мудрый совет, признал Толик. Жаль только, к глупой голове он что-то не прикладывается. «Что-нибудь» он давно написал, а вот на что его заменить — пока не придумал. Да и ужаса особого, к своему стыду, не испытывал.

Нынешним утром провидение, несомненно, благоволит скорее поэтам, нежели прозаикам, заметил Толик. Он клацнул мышкой, выделяя постылое трехстишье, и стрелочкой курсора указал ему кратчайший путь в корзину для мусора. Внешний вид открытого документа при этом изменился: стал не то что лучше, но гораздо чище.

Во втором чтении надпись приняла вид: «Все начатое должно быть дописано, все дописанное — издано, все изданное — гениально!»

В третьем: «Возвращается как-то муж из командировки…»

А в постели кто? Паук? Нет! Жена с вязанием. Говорит, милый, пока тебя не было, я ни единой ночи спокойно не спала. По мне постоянно кто-то ползал, буквально везде. И теперь я опасаюсь худшего. И показывает недовязанную детскую распашонку с восемью рукавами.

Мрачноватый сюр!

Нет, муж сам — паук, ездил по делам в соседнюю область, инспектировал тамошние тенета. Тенета, инспекция, пора выйти из тени… Из тенет… Ладно, забыли! Значит, жена-паучиха, и дети соответствующие. А в постели тогда кто? Клоп?

Бред! Туфталогия!

Однако любопытно, кто-нибудь уже додумался сочинять анекдоты из жизни пауков? Надо будет спросить у Щукина. А заодно уточнить у кого-нибудь головастого, вроде Бори, как они вообще, анекдоты в смысле, сочиняются. Это ведь не песня про «ауриков», тут, похоже, талант нужен, если не дар. У анекдотов своя, особая эстетика и строго определенный способ компоновки фраз.

Значит, встречаются два паука. Еврейских. На пороге синагоги. Один другому говорит: «Вот скажи мне, Абраша, почему у нас с тобой по восемь лапок, а у звезды Давида только шесть?» В это время из синагоги выходит раввин и… Не то!

Объявления в газете «Энтомологические знакомства». «Ищу спутника жизни на непродолжительный срок. О себе: рост-вес-возраст и прочие мелочи. — И в конце: — Вдова. Черная».

Уже лучше. Только бы не забыть про положительную установку. И еще — чтоб смешно было!

Телефонный звонок оборвал на середине новую фразу: «Два паука, еврейский и русский, возвращаются из командировки».

Анатолий поднял глаза на часы и обозвал Бориса учителем на букву «м». Договаривались же: через полчаса! Пять минут не дотерпел, страстотерпец!

В этом повторном звонке также таился след-напоминание о материнском попечении. «Как проснешься, кушай кашу!» — проворчал Толик и отчетливо скрипнул зубами.

— Борь, давай через часик, а? — попросил он в трубку. — Что-то мне сегодня ни хрена не пишется!

— Вам тоже? — вздохнули на том конце.

— Кто это? — насторожился Толик.

Голос был мужским и, мягко говоря, немолодым. Борису неожиданный собеседник годился бы, пожалуй, в отцы. Толику, соответственно, в прадеды.

— Это Самойлов. Может быть, мне позвонить позже? Вы, кажется, чем-то…

— Нет, нет! Ничем таким… — поспешил возразить Толик. — Здравствуйте, Сергей…

— Леонидович, — подсказал Самойлов.

— Да, Леонидович, — согласился опешивший Толик.

Ситуация не укладывалась в голове, даже будучи свернутой в восемь раз.

Ему… Позвонил… Самойлов…

Каждое слово этой фантастической фразы следовало произносить с заглавной буквы, а между словами вставлять торжественные паузы, дожидаясь, пока отзвенит многоголосое «ура» и отгремит канонада салюта.

Это было немыслимо и волшебно. Как заговоривший портрет со стены, как ожившая музейная статуя или экспонат мавзолея.

— Тогда, если позволите, я сразу к делу, — предупредил Самойлов.

— Да, да, я слушаю.

— Мне сделали заказ в «Школьной литературе». Я пытался отказаться, но они настояли. Им нужен материал для нового учебника — небольшой, строчек на шестьдесять. Вам, должно быть, непривычно оценивать объем строчками?

— Ну-у… — вежливо промычал Толик.

— «Всякое лыко в строку» — так шутили мы про Володечку за его манеру выстраивать слова лесенкой. Мы дразнили его строчником. Сейчас таких, кажется, зовут килобайтниками. Увы, многие из нас тогда были стеснены материально, зато совершенно свободны в способах самореализации. Некоторые-вплоть до раскованности. Хотя, вы знаете, это ведь он сочинил слова для плаката: «Каждую крошку-в ладошку». И он же, кстати, первым придумал двоичный код. Помните его бессмертное: «Единица-ноль!» Впрочем, я отвлекся.