Олег Овчинников - Арахно. В коконе смерти

На этом штрихпунктирная полоса Толиковых воспоминаний обрывается. А вот у Бори, по всей видимости, достало еще сил и сообразительности, чтобы уложить собутыльника на разложенный диван, захлопнуть входную дверь и добраться до дому. Скорее всего. То есть, хочется надеяться.

«Позвонить ему, что ли? Проверить?» — задумался Анатолий, но телефон тренькнул первым. Звонил легкий на помине.

— Как самочувствие, космонавт? Отличное? Прибор работает нормально? — От Бориного рокота у Толика защекотало в ухе.

— Какой космонавт?

— Что, не помнишь, как со стола сигал? И так, и сяк, и спиной вперед… И меня еще, растлитель малолетний, подбивал! Кричал: «Борь, смотри, невесомость!»

Толик не помнил. Более того, почти не сомневался, что этот эпизод Борис целиком выдумал. По привычке приукрасил словесно скучную реальность.

— Сам ты… — огрызнулся он. — Космогонщик!

— Ну, ну! Уж и пошутить нельзя, — добродушно сказал Боря и, на беду Анатолия, стал серьезен. — Сегодня работал? Сколько написал?

Толик скривился. Слишком уж эта забота напоминала навязчивую материнскую опеку, набившую оскомину еще в детстве. Тогда все начиналось с утренних записок, которые Толик всякий раз находил на кухонном столе. Придавленные пузатой сахарницей, они были похожи друг на друга, как близнецы. Вполне хватило бы и одной, но мама каждое утро писала новую — на клетчатом листке своим «каракулевым» почерком. «Как проснешься, кушай кашу. Пей чай с бутербродами, они в холодильнике. На обед пельмени в термосе». Иногда вместо пельменей в тексте фигурировал суп, но каша оставалась неизменной. Вслед за запиской следовал контрольный звонок в обеденный перерыв и неловкий, как чмок в щечку на глазах у одноклассников, вопрос: «Ну как, все докушал?»

Эта неуемная заботливость проистекала из любви. Исключительно. Должен же человек кого-то любить! — умом понимал юный Толик, но ничего не мог с собой поделать. Опека тяготила. От нее хотелось избавиться, сбежать. Умчаться за тридевять земель в сказочных сапогах-скороходах или улететь за 1700 километров на крыльях 154-й «ТУшки». Как, в конечном итоге, и случилось.

— Лучше мычи на английский манер. Вот так: э-э-э-э… — быстро вставил Борис, предвосхищая его неизбежное «Ну-у».

— Да ну-у-у-у-у тебя! — с удовольствием промычал Толик. — Работал, конечно, еще как! — И он без напряжения выдал свеженький экспромт про лесные прогулки в конце мая.

Трубка крякнула и помолчала. Потом сказала:

— М-да… Ты не расстраивайся, не ты один на этой почве свихнулся. Меня вот тоже вчера, пока от тебя ехал, распирало планов громадье. Причем, заметь, на прозе жизни я, как и ты, не зацикливался. Слоган какой-то придумал стихотворный, трехстраничное либретто к рок-опере, полусонет. Полу-потому что из семи строчек всего. Это все, разумеется, забылось, помню только, как песню про «ауриков» хотел переиначить.

— Про кого?! — удивился Толик, а про себя подумал: «Странно, что он в таком состоянии вообще добрался».

— Про ауриков, — послушно повторил Борис. — Что, Не помнишь? Хит позапрошлого года. Вот, послушай, что получилось.

И запел:

Коротко передохнул, набирая воздух, и закончил пронзительным припевом на иной мотив:

— Ясное дело — как, — не стал дослушивать Толик. — Пусть по льду перебираются. Раз уж на том берегу снега по вымя.

— Да? — огорчился Борис. — А до меня что-то не доперло… Ну ладно, а как насчет прозы жизни? Написал что-нибудь?

— Конечно.

— Врешь! — безошибочно определил Боря.

— Да нет же! — возразил Толик и левой, свободной от трубки рукой быстро набрал на клавиатуре: «Что-нибудь».

— Тогда процитируй отрывочек!

— Ну-у…

— Не нуди! — Борис вздохнул, подавляя раздражение. — И кончай раскисать! Подумаешь, по головке разок не погладили липкой лохматой рукой! Для тебя что главней — Барракудову понравиться или мировую литературу двигать? А что дороже — деньги или?..

— Нет. Деньги для меня дешевле. Да и про Ба… то есть, Щукина я неделю как не вспоминал.

— А чего тогда?

— Не знаю… Не пишется что-то.

— А ты отвлекись. Не пялься по часу на белый экран. Это глупо и бесполезно. Лучше спецлитературу полистай, энциклопедии там, учебники по теме. Я сам, заметь, «Зоологию» за 8-й класс буквально изнасиловал на предмет паукообразных. И процесс пойдет! Там идейка проклюнется, там каламбурчик… Паучок-мозговичок. И так, слово за слово, извилинка за извилинку — и оно пойдет, пойдет, как миленькое. Тока-таки! Смекаешь?