Олег Овчинников - Арахно. В коконе смерти

Но не сейчас — когда он бесновался над клавиатурой, мял ее, как уминает домохозяйка перебродившее за ночь тесто, топтал пальцами, как топчет петух свой квохтающий гарем, — с единственным стремлением: успеть, записать! Нет, не сейчас — когда из него изливалось и фонтанировало, а попросту сказать, перло. Когда его самого перло — и всякому, кто заметил бы в двух последних утверждениях некую корявость, он готов был объяснить на пальцах, а то и на кулачках, чем отличается каламбур от повтора. Кстати, его стучащие по клавишам кисти с поджатыми большими пальцами, напоминали паучка, который быстро-быстро перебирает всеми восемью лапками, время от времени опускаясь твердым животом на пробел.

В общем, сначала он не хотел снимать трубку. Первые десять гудков надеялся, что обойдется, но к двенадцатому понял, что назойливый абонент на той стороне так просто не сдастся. Тогда он с усилием отнял пальцы от клавиатуры, резко поднес трубку к уху, раздраженно зашипев на запутавшийся провод, и рявкнул:

— ДА!

— Какой ты грозный, киса-мальчик, — услышал он знакомый полушепот-полуворкованье. — Я не вовремя?

Толик едва удержался от того, чтобы повторить убийственное «ДА» и на этом закончить разговор, в последний момент разбавив реплику вежливым «НЕТ».

— Да… нет… — в итоге сказал он.

— Я фофкусилась, — пробормотала Клара, по-видимому, прижимая трубку к губам.

Ее фраза неожиданно напомнила об Андрюшке Оболенском — рот Толика мгновенно наполнился слюной, в привкусе которой чудилось что-то едкое — после чего он окончательно утратил интерес к беседе.

— Да? — механически повторил он, в то время как на том конце от него, вероятно, ждали ответных признаний, каких-нибудь романтических заверений или хотя бы нейтрального «я тоже».

— Да-да-да! — Клара тихо рассмеялась и спросила, одновременно игриво и настороженно: — Ты же приедешь ко мне?

— Сейчас?

Толик посмотрел за окно. Апрель со ставшим почти привычным зашкаливанием термометров прошел, и ранний май радовал москвичей прохладными ветрами и частыми тютчевскими грозами. Судя по низко ползущим облакам, серым и набрякшим, как мешки под глазами, как раз сейчас природа собиралась разразиться одной из них.

— Работать надо, — резонно заметил он.

— Да ладно тебе, — проворковала она. — Делу время, потехе — жизнь, — повторила просительно: — Так приедешь?

— Ну-у… — замычал Толик, перебирая в голове возможные причины для вежливого отказа.

«Кто-то что-то говорил про единовременную акцию, — напомнил он себе. — Один раз-хорошо, два — уже перебор. Не хватало еще…»

— Кстати, — нарушила поток его мыслей нетерпеливая Клара. — Моя соседка напротив заядлая арахнофилка…

— Кто?!

— Ну, или как они называются? Арахнистка? В общем, у нее дома живет несколько паучков в стеклянных банках. Так вот, она на днях умотала на месяц за кордон и поручила мне заботу о своих питомцах. Может, хочешь посмотреть? Живые паучки, разных видов, в практически естественных условиях…

Хорошо держится, отметил про себя Толик. Никакой больше просительности в голосе — уже нет, лишь спокойный тон рекламного агента, уверенного: вы не устоите, купите все, что бы он не предложил.

— В естественных?.. — повторил Анатолий, уже зная, что согласится. В конце концов натурные наблюдения — именно то, чего так не хватало ему и прочим членам разношерстной творческой группы. Одними иллюстрациями в энциклопедиях и щукинскими лекциями про паука в разрезе должной компетентности не достигнешь. Может, и был у кого в девятилетнем возрасте широкий подоконник с обитаемой трещинкой посередине — только кто теперь вспомнит? А тут тебе и внешний вид, и движения, и повадки — изучай, не хочу. «Шэф просил, шоб было побольше реализьму», — как говаривал когда-то Папанов. «Особенно в нашем жанре, где доверие читателя к автору и без того на пределе», — продолжил цитату мудрый, как Будда, и толерантный, как дюжина жриц любви, Самойлов.

— Буду у тебя где-то через час-полтора, — решился Толик.

— Все, жду, — ответила Клара Кукушкина и дала отбой.

Банки оказались не трехлитровые, замотанные сверху марлей и перетянутые черной резинкой, как почему-то представлялось Толику, а специальные, напоминающие скорее небольшие аквариумы в форме усеченного конуса, всего четыре штуки.

— Ого! Вот сейчас бабахнет! — прошептал Толик, когда далеко за окном ярко полыхнула молния.

В ее недолгой вспышке он успел разглядеть на внешней поверхности ближайшей, банки отражение собственного лица и лица Клары, близкое и немного искаженное. От Толика, восходящей звезды среди арахнописцев, не могли укрыться нюансы. Такие, как футболка с огромным вырезом и поза — полусогнувшись, с упором на локти. Его нос улавливал запах пар-фюма, исходящий от Клариных волос, едва заметный, и оттого дразнящий. Возможно, так пахнет пергидроль, думал Толик, гася в себе ростки неуместного романтизма. Не сейчас. Первым делом — паучата!