Виталий Забирко - Мародер

Я ничего не говорил. Стоял, сложив на груди руки, и ждал вынесения вердикта.

— Акция во Всемирном торговом центре Нью-Йорка, — забубнил фининспектор, не отрывая глаз от дисплея. — Ваш доход от акции в южной башне составил семьдесят одну тысячу шестьсот двадцать два доллара… Доход от акции в северной башне — восемьдесят четыре тысячи пятьсот восемьдесят шесть долларов. Итого — сто пятьдесят шесть тысяч двести восемнадцать долларов. Минус накладные расходы — билеты на авиарейс Москва — Нью-Йорк и обратно… Оплата гостиницы…

Я слушал, как он бубнит, и в очередной раз задавался вопросом, из каких источников субсидируется служба стабилизации. Таких, как я, пиллиджеров, кто платит налоги в местной валюте, максимум несколько сотен человек по всем временам. Капля в море, по сравнению с армией блюстителей стабильности и легионами туристов-хронеров, которым всем нужна местная валюта. Одними налогами с пиллиджеров эту ораву не обеспечить. Откуда тогда деньги? Что-то нечисто с законами охраны времени, темнят в службе стабилизации. Мне вспомнился мешочек с бриллиантами в номере сэра Джефри. Похоже, для пиллиджеров и хронеров законы одни, а для блюстителей стабильности совсем другие.

— …Итого с вас, Егор Николаевич, — закончил подсчеты фининспектор и с благодушной улыбкой откинулся на спинку стула, — причитается двадцать девять тысяч четыреста восемьдесят три доллара шестьдесят центов налога.

— Векселями принимаете? — усмехнулся я.

— Изволите шутить? — вскинул брови Мизгирев и посмотрел на меня исподлобья, будто на носу все ещё было пенсне. — Ах да, двадцать первый век… — спохватился он. — Мужик, кончай базар, гони бабки. Я правильно выражаюсь?

— Знамо дело, барин, — кивнул я и направился в кабинет за деньгами. Сколько ни встречался с Мизгиревым, не мог понять, когда он шутит, а когда действительно проявляется склероз. Выяснять у фининспектора напрямую, что за игру он ведет с налогоплательщиками, я не отваживался. Может так обделать, что век не отмоешься. Скунс его умению позавидует.

Через минуту я вышел и положил на стол три пачки стодолларовых купюр.

— Прошу, здесь тридцать тысяч.

Фининспектор разорвал пачки, пересчитал деньги, пятьсот долларов, не стесняясь моего присутствия, сунул в карман, а остальные бросил в портфель.

— Вот так и живем-с, многоуважаемый Егор Николаевич, — заметил он, пристально глядя мне в глаза.

Я понимающе развел руками.

— Кстати, мне нравится ваш котик, — неожиданно сказал он, посмотрел в сторону и расплылся в елейной улыбке. — Какой породы?

Не знаю, как я удержался от недоуменного вопроса: «Что еще за котик?» Повернулся и увидел возлежащего на диване громадного черного котища. Он был как сама ночь, и только белки глаз блестели.

— Помесь дворового с беспородным, — сказал я с каменным лицом. Не только фининспектор, но и тень меня достала. Как она ухитрилась сделать белки глаз?

Тень одарила меня нехорошим сумеречным взглядом. Не понравилась ей моя характеристика. А мне ее выходки, получается, должны нравиться?

— Скажите, пожалуйста, — недоверчиво покрутил головой фининспектор, — а выглядит весьма презентабельно… Хороший ням-ням.

— Няв-няв, — поправил я.

— Кому — няв-няв, а кому — ням-ням, — назидательно проговорил Мизгирев, поднимаясь из-за стола.

«Неужели постанты котов едят?» — ошарашенно подумал я.

— Ух ты, киса…

Мизгирев шагнул к дивану и протянул к тени руку. Не меняя позы, «киса» приподняла верхнюю губу, показала белоснежные громадные клыки, и фининспектор поспешно отдернул руку.

— Не советую гладить, — сказал я. — Не скажу, что руку по локоть откусит, но кисть точно отхватит.

Тому, откуда у «кисы» клыки и именно белоснежные, я уже не удивлялся. Если сумела выкрасить белки глаз, то зубы и подавно. Плевое дело.

— Да?

— Да. Хрясь и ням-ням, — мстительно резюмировал я.

— Надо же…

Фининспектор уложил ноутбук в портфель и направился к двери. На пороге гостиной он все же не удержался, оглянулся на котища и сокрушенно покачал головой.

— А с виду такой хороший ням-ням… Всего доброго, Егор Николаевич.

— И вам всего доброго, Аристарх Мефодиевич.

Я проводил его, закрыл дверь и вернулся в гостиную.

Тень продолжала по-царски возлежать на диване в виде громадного котищи и в уже привычной для меняманере беззвучно хохотала, сотрясаясь всем телом. Только теперь еще и улыбалась белозубой улыбкой, как Чеширский Кот. Все-таки не прав я был насчет ее беспородности.