Михаил Зайцев - Провокация

— Зубов Алексей, — у него и голос оказался сонным, тягучим. Говорит так, будто одолжение делает. — Прибыл для дальнейшего прохождения. Идентификацию у дежурного по отделению прошел.

А то как же! Уже доложили Федор Палычу, что новенький прибыл. Как же иначе? Аркаша Смирнов телефонировал, улучил момент, когда определял новенького на постой, когда тот в избу вещички заносил, а Смирнов его за плетнем дожидался, чтобы дальше, до отделения подвезти. Не зря ж Аркаше было велено дежурить у взлетно-посадочной, караулить прибытие пополнения, прилет этого гусака.

Самые худшие предчувствия, увы, не обманули Федор Палыча — гусак прилетел еще тот. Увы, согласен Федор Палыч и с первыми впечатлениями Аркаши Смирнова — говно мужик. Чуяло сердце — так не бывает, чтобы из Столицы в Область прислали нормального службиста. Вот бы еще узнать, за что, за какие грехи этого гуся лапчатого перебросили из престижного сектора О в бесперспективный Н.П. — Гб.2101.ру.

— Садитесь, Зубов, знакомиться будем. Берите, вон, у стены стул и располагайтесь.

Двигать стул новичок или поленился, или не пожелал. Пропустил мимо ушей вежливое: «Берите... стул». Пожал плечами — дескать, ладно, присяду, раз велено — подошел к череде стульев возле стены и опустил себя на крайний. Сел в профиль к Федор Палычу. Сгорбился пуще прежнего, уставился в пол. На сонной роже брезгливое безразличие ко всему на свете, губа оттопырена, взгляд рассеянный.

— Ты, Алексей... можно тебя на «ты»?

Зубов кивнул. Клюнул носом, чуть-чуть, еле заметно скривив рот в полуулыбке-полуухмылке.

— Ты, Леша, можешь мне честно сказать, за что тебя, парень, из самой Москвы к нам турнули?

Новенький пожал плечами — мол, могу сказать, почему нет? — и процедил сквозь зубы:

— После болезни.

Два слова сплюнул и молчит. Как будто эти слова чего-то проясняют. И молча, рассеянно, изучает дощатый пол. И все ему, типа, до звезды.

— Чего «после болезни», Леша? — Федор Палыч старался говорить отеческим тоном, мягким и доброжелательным. Старался не выдать голосом свое нарастающее с каждой секундой раздражение. — Не догоняю я, Леш?

— Место мое, московское, пока я в госпитале валялся, укомплектовали. Направили к вам, на вакансию.

— А болел чем?

— Гриппом.

— Ты когда последнее тестирование проходил?

— В госпитале.

— Коэффициент лояльности у тебя..? Упал, да? Сколько коэффициент на сейчас?

— Девяносто восемь.

— Ничего себе! И с такими процентами тебя к нам?.. Ничего не понимаю!

Зубов пожал плечами.

Федор Палычу хотелось, ох, как хотелось, видеть в нем жертву интриг, незаслуженно обиженного свойского мужика, но... Видел он пред собой сонного, высокомерного гусака. Понтярщика с двумя «боевыми перчатками». Говно вонючее.

У полицейских нет ни званий, ни рангов, есть только выборные — общим и тайным голосованием коллектива — должности. Полиция — это братство под крылом и началом гражданской администрации. Братство добровольно ссыльных, ибо по месту жительства любых, вплоть до седьмого колена, родственников служить запрещается.

Федор Палыч был потомственным полицейским. Его дед служил еще в ту пору, когда полиция страдала от кадрового дефицита, и проходной коэффициент составлял всего 75%. Коэффициент лояльности отца Федора равнялся 87%. Продолжатель династии Палыч имел за душой целых 97%. Много, но меньше, чем у этого Зубова.

Начинал службу Федор Палыч на Юге, где женился, и откуда его перевели сюда, в Среднюю Полосу, в Н.П. — Гб.2101.ру. Сын у Федор Палыча родился уже здесь. Федор Палычу нравилось служить здесь, в Среднем секторе, в Н.П. — Гб.2101.ру, в 50 км от города Новгорода. Поднадзорный Н.П. ориентирован на огородничество, сюда часто прилетают грузовики за овощами для новгородцев, население тут тихое и спокойное, всем довольное, серьезные инциденты редки, как волосы на голове у Федор Палыча, то есть — их вообще не бывает, разве что в отчетности повысишь какой инцидент до статуса «серьезного», ратуя за премию коллективу, а так служба сводится в основном к профилактике правонарушений. Лафа, одним словом. И без всякого пополнения отделение, ясное дело, выдало бы те же положительные показатели, но за последние годы, увы, поднадзорные огородники расплодились чрезвычайно, и число их голов перевалило за тот рубеж, после которого положено расширение штатов. И вот вам — пожалуйте бриться! — прислали черте кого, гуся лапчатого, говно вонючее.

Уж третий год кряду сослуживцы единогласно выбирали Палыча себе в начальники, отчего он чувствовал себя особенно ответственным за коллектив, крепкий и сплоченный, радел за него и денно и нощно. Ожидая пополнение, единодушно избранный начальник всем сердцем надеялся, что новичок органично вольется в дружную команду отличных ребят. И дождался. Этот, хе-е, вольется! Как говно в прорубь. Как плевок в колодец. Реально не зря в процессе ожидания новичка Федор Палыча мучили паршивые предчувствия, отзываясь болью в добром сердце, которое продолжало надеяться на лучшее, вопреки им, предчувствиям.