Джек Вэнс - Труллион. (Аластор 2262)

«Очень жаль! — показав, что пьет за здоровье собеседника, Риль Шерматц поднес стаканчик к губам. — Акадию следовало довольствоваться сутяжничеством и крючкотворством — преступнику, чтобы добиться успеха, необходима хладнокровная решительность».

«Вы не понимаете! — запальчиво возразил Глиннес. — Обвинение совершенно беспочвенно».

«Вы уверены?» — усомнился Шерматц.

«Если потребуется, невиновность Акадия можно доказать самым убедительным образом. Дело не в этом. Меня поражает, что Филидиче — по-видимому, руководствуясь исключительно смутными подозрениями — посадил Акадия в тюрьму, тогда как настоящий преступник гуляет на свободе».

«Любопытная точка зрения. Вы можете назвать виновного?»

Глиннес покачал головой: «Хотел бы я знать... Есть человек, вызывающий у меня глубочайшие подозрения, но доказательств нет».

«И почему вы все это мне рассказываете?»

«Вы видели, как Акадий передавал деньги посыльному. Выслушав ваши показания, его отпустят».

«Я видел, что он передал черный портфель. В портфеле могло быть что угодно».

Глиннес сосредоточенно выбирал слова: «Вас удивляет моя уверенность в невиновности Акадия. Она объясняется очень просто. Я знаю наверняка, что Акадий передал выкуп посыльному. Бандолио арестовали. Агента старментеров, Лемпеля, отравили. Деньги никто не востребовал. С моей точки зрения аристократы, готовые предать смерти невинного человека только для того, чтобы сохранить лицо, заслуживают возвращения выкупа не больше, чем его заслуживал получить Бандолио. Я не хочу помогать ни той, ни другой стороне».

Шерматц медленно, понимающе кивнул: «Считайте, что я вам подмигнул. Если Акадий невиновен, кто был осведомителем Бандолио?»

«Невероятным образом, Бандолио сам этого не знает. Я мог бы разобраться, что к чему, но мне не позволяют увидеться даже с Акадием, не говоря уже о Бандолио».

«Разрешение на встречу с заключенным можно получить у главного констебля, — Шерматц встал из-за стола. — Достаточно к нему обратиться».

«Не торопитесь, — обреченно махнул рукой Глиннес. — Филидиче никого не принимает».

«Думаю, нам удастся к нему проникнуть. Видите ли, я действительно путешественник, но по совместительству занимаю должность старшего инспектора Покрова. Пойдемте, наведем справки, не откладывая дело в долгий ящик. Где можно найти этого Филидиче?»

«В полицейском управлении, — тихо сказал Глиннес. — Только прошу вас, воздержитесь от замечаний по поводу плачевного состояния этого учреждения. Каково бы оно ни было, в Вельгене оно олицетворяет величие закона триллей».

Глиннес и Риль Шерматц провели в вестибюле несколько минут — главный констебль не замедлил явиться, недовольный и озабоченный: «Что такое? Я, кажется, ясно дал понять, что меня нет и не будет!» Филидиче заметил Шерматца: «Кто вы и что вам угодно?»

Шерматц выложил на конторку матовую металлическую пластинку: «Мое удостоверение. Будьте добры, уделите внимание перечню моих полномочий».

Филидиче мрачно изучил пластинку: «Разумеется, я к вашим услугам».

«Я позволил себе потревожить вас в связи с делом старментера Бандолио, — сказал Шерматц. — Его допросили?»

«В той мере, в какой это требовалось. Для исчерпывающего анализа деталей нет достаточных причин».

«Личность его местного сообщника уже установлена?»

Филидиче коротко кивнул: «Старментеров информировал некий Джанно Акадий. Мы его задержали».

«Таким образом, вы уверены в виновности Акадия?»

«Все имеющиеся свидетельства указывают на то, что он вступил в сговор со старментерами, а затем присвоил выкуп».

«Он признался?»

«Нет».

«Его проверяли на детекторе лжи?»

«У нас в Вельгене нет такого оборудования».

«Я хотел бы дополнительно допросить Бандолио и Акадия. В первую очередь Акадия, если это вас не затруднит».

Филидиче повернулся к дежурному констеблю и дал соответствующие указания. Шерматца и Глиннеса он пригласил: «Прошу вас, проходите в мой кабинет».

Уже через пять минут жалобно протестующего Акадия втолкнули в кабинет главного констебля. Увидев Глиннеса и Шерматца, ментор сразу замолчал.

Шерматц вежливо поздоровался: «Доброе утро, Джанно Акадий! Рад снова с вами увидеться».

«Никак не могу назвать это утро добрым! Вы не поверите! Меня засунули в камеру, как преступника! Я думал, меня уже тащат на прутаншир! Неслыханно, уму непостижимо!»

«Надеюсь, мы сможем решить эту проблему ко всеобщему удовлетворению, — Шерматц повернулся к Филидиче. — Каковы, в точности, обвинения, предъявляемые Акадию?»