Юлия Остапенко - Смотрящая вслед

Антон сидел на пирсе, спустив ноги в воду. Штанины у него были закатаны до колен, рукава рубашки тоже закатаны по локоть. Он разглядывал поплавок, дергающийся на поверхности воды, и не двигался. Вокруг пели птицы.

– Я не хочу, – сказала Окана.

Именно так она продолжала называть себя в мыслях. Окана. Хотя здесь, на Земле, все могло – и должно было – вернуться на круги своя. Но не вернулось. Работа дона Руматы, мужская работа, оставляла простор для маневра; можно драться сто двадцать шесть раз, никого не убив, можно дойти до самой грани и сдать назад, остановиться, отыграть, не переступить роковую черту. Но она, дона Окана, роковую черту переступила в самый первый день, в самый первый раз. И дороги назад нет. Нет эвакуации для Сонечки Пермяковой.

Но ведь и дон Румата не сдал назад. Не сразу, но он тоже переступил черту. Арканарцы убили Киру, и он стал убивать арканарцев. Он убил их очень, очень много.

«Кто виноват? – подумала Окана, глядя издали, как он сидит на пирсе и невидяще смотрит на прыгающий поплавок. – Ты зарубил десятки людей. Я отдавалась десяткам мужчин. Во мне всегда была эта грязь? А в тебе всегда прятался этот зверь? Арканар всегда был частью нас, наравне с Землей? Или просто и ты, и я – мы где-то ошиблись, где-то свернули не туда?»

– Я не хочу здесь быть, – снова прошептала она, и Александр Васильевич мягко обвил рукой ее напряженные плечи.

– Понимаю. И не могу приказать. Просто прошу.

– Что я ему скажу? Он никогда не видел… меня. Я ему никто.

– Ему теперь все никто.

– Я плохо сделала свою работу. Думала, что дон Рэба достаточно запуган. Не предполагала, что он… что этим закончится.

– Никто не предполагал. Это и моя ошибка тоже. И ошибка Антона. Мы все порядочно напортачили, как ни крути. Именно поэтому я надеюсь, что тебя он сможет услышать. Что именно ты сможешь до него достучаться.

– Думаете, он захочет разделить со мной свою вину? – горько улыбнулась она, и Александр Васильевич ответил тихо:

– Я надеюсь на это. Очень.

Окана вспомнила взгляд Руматы, последний взгляд, брошенный благородным доном на благородную дону. Там, в будуаре. Свою ненависть. Свой стыд – за себя и за него. Ты – Бог, а я – червь. Или наоборот?

Эту ношу не вынести одному.

Окана сделала шаг вперед, по направлению к озеру, над которым, звеня, переливался прозрачный лесной воздух, опьяняющий свежестью и чистотой. Остановилась. Снова пошла. Быстрее, еще быстрее, неотрывно глядя на сгорбленную черную фигуру, почти неразличимую в ярком сиянии солнца.

Она задержалась по пути всего на одну минуту – нарвать земляники.