Владимир Колотенко - Тебе и Огню

- На какую футболку?

- На мою. Я же показывал тебе! И на футболку, и на всех, кто разинув рты...

- Но ты говорил, что тебя там не было...

- Было-не было... А где же я был?

- Играл в шахматы! Или в футбол... Да мало ли в какие игры ты играешь, спасаясь одиночеством. Я знаю, что мог даже...

- Мог!.. Послушай, Лена дорогая...

- Слушаю, слушаю. Я тебя внимательно слушаю!

Лена даже усаживается поудобнее в нашем стогу, чтобы лучше видеть мои глаза.

- Лен, - произношу я тихо, - ну какие могут быть игры, когда распинают твоего лучшего... Даже не друга! Учителя, я бы сказал, учителя и, конечно, друга, друга... Больше чем друга! И учителя... Я до сих пор не могу взять в толк, кем для меня является твой Жора! Просто - лучший! Понимаешь, - лучший из лучших! А ты говоришь - «шахматы». Какие к чёрту «шахматы»?!

- Понимаю...

- Так вот, когда «тинннул» первый гвоздь в левую ладонь...

- Ты говорил в правую.

- Да? Да какая разница! ...и кровь оросила всех жаждущих крови, Жора лишь посмотрел на свою изувеченную ладонь с каким-то сожалением, мол, что же вы, черти, делаете, он же не мог даже пошевелить рукой, спутанный скотчем, как бинтами с головы до ног, как мумия Тутанхамона. Или Рамзеса. Но живая... Я видел, как живы были...

- Ты видел?

- Вот этими глазами, как были живы его пальцы, пальцы... И только пальцы, его крепкие длинные пальцы с обкусанными ногтями зашевелились, встав на дыбы, как клешни краба... Ни окрика, ни вскрика... Да и с чего бы?! Проткнули гвоздём ладонь - э-ка невидаль!..

Я помню, как Жора учил меня терпеть боль. Учил! Физическую боль он вообще не замечал! Когда кровь хлестала... Он научил меня превозмогать такую боль, такую боль... Скажем, предательство... Или... Никакая рана не сравнима с раной души. Рана кожи заживёт и забудется, рана же души - жива всегда! Она даже не рубцуется... Кровит постоянно... Тина как-то сказала...

- А что Тина, - спрашивает Лена - как она отнеслась к распятию.

- Какая? - спрашиваю я.

- Что - «Какая»? Их что у вас было... пруд пруди? Ваша Тина. Какая же ещё?!

Лена злится. С недавних пор она, по природе своей терпеливая и во многом уступчивая, не совсем разделяет наши поступки. Вдвоём мы провели немало времени, и все эти дни она с нескрываемым восторгом и восхищением выслушивала мой рассказ о том, как мы строили новый мир, новую, нам казалось, совершенную жизнь... Мы добрались до промысла Божьего... И вот с этого момента... Лена не совсем принимала наш подвиг - клонирование Иисуса. Я стал замечать, как она ёжилась и сторонилась меня, когда я развивал эту тему. Более того, некоторые мои подробности из строительства Пирамиды она стала принимать в штыки. Будучи наделённой талантом чувствовать насилие над природой, Лена старалась избегать меня, убегая как от огня. И за это я обязан ей огромной благодарностью! Как только я это замечал, я душил в себе низменные порывы свой очерствелой души - менял тему или старался рассказывать не столь экзальтированным языком, как делал это прежде. Но бывало и срывался на крик:

- Какая, какая?!

Лена в таких случаях, чтобы не омрачать мгновение, улыбалась своей доброжелательной мягкой улыбкой, и я тотчас притишивал тон.

- Я же рассказывал, - говорю я, - что у нас было... Есть!.. У нас есть две Тины, две - раз и два! Тина та, кто...

- Как же вы их различаете, - спрашивает Лена, - раз... и два?..

- Да как?! А как отличают звезду от лампочки, Моцарта от Макаревича, Ван Гога от... Как отличают?.. Так! Ты же знаешь, что...

- Да знаю я, Рестик, знаю, - улыбаясь и прикоснувшись рукой к моему плечу, - произносит Лена, - раз... и два! Мне интересно, как вела себя ваша, клонированная Тина, Тина-два.

- Тина-два?

- Я полагаю, что Тина-раз это настоящая Тина. Не ваша!

- Не наша?

- Конечно, не ваша! Ваша та, которую ты сам, придумал, сконструировал и слепил... искусственная, иллюзорная, та, которую вам удалось клонировать - кукла!

- Кукла?!

- Ну да! Такая же, как и все ваши гильгамеши-навуходоносоры-клеопатры-наполеоны-ленины-сталины-ергинцы... Или как там их?..

- Как там их?

- Ергинцы или Чергинцы? - Спрашивает Лена. - Ты их то так называешь, то этак...

- Не имеет значения - плесень, планктон, пиявки и мокрицы... Планарии!.. Что же касается Тины, она...

- Точно такая же, как все эти ваши болванчики, что выползли на свет божий из вашей стеклянной «Милашки», гомункулосы, которыми вы вдруг захотели ухайдакать всё человечество.

- Ухайдакать?!

Лена впервые за все эти годы вдруг выразилась в таком неуважительном тоне.

- Ухайдакать?! - переспросил я.