Правда, до поры до времени Бурляй был не просто обходителен со мной, он даже как бы заискивал, и если, к примеру, в школьном туалете, где мы курили на переменке, речь заходила о каком-нибудь фильме или книге, и некто косноязычный начинал излагать сюжет, бекая и мекая через раз, Бурляй молча показывал горе-рассказчику кулак, а потом, улыбаясь, точно родному, говорил мне: "Лучше ты расскажи. Ты "четко" рассказываешь".
И я рассказывал, благо, читал постоянно и знал великую прорву всяких сюжетов. Зато, когда я начинал говорить, все замолкали, и бывало даже, что никто из нашей компании "юных курцов" не шел на урок, пока я не заканчивал какую-нибудь "Одиссею капитана Блада" или "Приключения капитана Гаттераса".
И вот теперь мне предстояло нарисовать на Бурляя карикатуру, написать обличительный стишок про "Ай-ай-ай!", то есть не просто пойти на "сотрудничество с администрацией", а ещё и как бы "заложить своего блатного кореша". Не сделаешь - пионерия навалится. Сделаешь... Тоже ничего хорошего. Дилемма, блин!
Раскинув мозги по закоулочкам, я все же решил, что с Бурляем я договорюсь. Ну чего такого, в конце концов, отвалится от этого придурка что-нибудь, что ли, если я нарисую его верхом на "двойке", с бычком в зубах и с большими кулаками? Нет, конечно, целый весь останется. А я? Вот это ба-альшой вопрос...
Вопрос тем и хорошо, что ответы на него могут быть разными. Положительными и отрицательными. Плюнул я по итогу и нахреначил вот такенную картинку, в припадке катарсического вдохновения умудрившись даже лицо Бурляйское похоже изобразить. Получи, фашист, и не кашляй.
Вечером, когда родители вернулись с работы, я гордо продемонстрировал им свое творение, получил "одобрямс", свернул ватман в трубочку и убрал на шкаф - до послезавтра.
Актив пришел, как и ожидалось, в два. Осмотрели газету, похвалили, скупо выцедили из себя новости типа: "Классуха два дня болела", спросили, когда я сам выздоровею, узнали, что через два дня, обрадовались и ушли, унося в свернутом ватмане похожего на себя Бурляя верхом на "двойке". Я затаился.
Осмысление содеянного пришло, точно полуночный кошмар, ночью. Я проснулся в холодном поту, ясно и четко осознавая - все, хана. Морда будет битой, но это только полбеды...
Два оставшихся до выздоровления дня я ходил, точно в воду опущенный, ругая себя самыми последними словами - на кой черт я нарисовал эту карикатуру? Ведь яснее ясного - Бурляй мне этого не простит.
И вот настал день, когда болезнь окончательно отступила, и я, с утра побывавший в поликлинике, получил "справку об освобождении".
В принципе этот день ещё можно было бы "проболеть". Но я, маясь от неизвестности, решил идти в школу, к пятому уроку. Лучше уж - сразу. Как там писали в книгах: "Или пан, или пропал". И выбирали обычно поляка, хотя и сокрушались по этому поводу.
Апрель был на самом излете. Кругом и всюду весело зеленела молодая зелень, со свистом и чириканием носились в воздухе всякие стрижи, воробьи, вороны и прочие ласточки. Стояла теплынь, и на широком школьном дворе первоклассная мелюзга гоняла на одной ножке по расчерченным мелом квадратикам баночку из-под вазелина. Шел четвертый урок.
Я вошел в гулкий и пустой вестибюль и направился к "Расписанию занятий". Без труда найдя свой четвертый "а", с удивлением обнаружил, что расписание за то время, пока я болел, у нас изменилось. Сейчас все были на "рус.яз.", а потом два урока подряд должны были быть труды.
Уроки труда в школе - это тема отдельного юмористического романа. Ну, представьте сами: человек двадцать десятилетних оболтусов с умным видом сидят за верстаками и внимательно слушают, как пожилой и умудренный опытом мастер объясняет, что такое рейсшина, штангенциркуль, чем пассатижи отличаются от круглогубцев, а драчевый напильник - от надфиля. И над всем этим гордо высится плакат: "Семь раз отмерь, один - отрежь!" И подпись под плакатом - И. Левша.
Потом начинается самое веселое. Оболтусам в руке дают пилы, рубанки, стамески, те же рейсшины и напильники, и Левша вместе со своим великим изречением отдыхает. Боже мой, какие нелепые и асимметричные штуки умудрялись сотворить мои одноклассники и я в их числе! А ведь тема урока была всего лишь - "кормушка для птиц "домик""...
Для меня в тот день труды были отчасти спасением - проходили они не в здании школы, а рядом, в одноэтажных кирпичных мастерских. Девчонки занимались где-то отдельно, что-то шили или кроили, не знаю. Короче, на уроках труда нас делили по половому признаку, и сейчас мне это было на руку - если чего, все будет "келейно", девчонки ничего не узнают, и, соответственно, до учителей ничего не дойдет.
Читать дальше