Сергей Волков: Год французской любви

На следующий день в классе со мной никто не разговаривал. Актив класса глядел на меня с суеверным ужасом, так, наверное, смотрели на Джордано Бруно юные послушники ордена иезуитов. Бурляйская команда одаряла презрением и во время третьего урока от них мне пришла записка: "После уроков будет прОвилка. Готовься, козел!"

Но после уроков сперва было классное собрание. Любовь Семеновна брызгала слюной чуть не до Камчатки. Всплыл вчерашний срыв трудов, всем пацанам поставили неуд по поведению. До сих пор не знаю, была ли это гениальная интрига Бурляя, или просто совпадение, но так или иначе кто-то распустил слух, что трудов не будет, и именно поэтому я оказался вчера один одинешенек в мастерских.

А потом меня под усиленным конвоем поволокли на "провилку". Происходило все это занимательное действо в старой хоккейной коробке за школой, подальше от чужих глаз. Бурляй пригнал сюда всех пацанов из нашего класса, включая даже самых расчушпанских чушков, сказал речь про козла и гниду, который оборзел, падла, а потом меня долго и больно били, пинали ногами, причем, следуя блатной практике, Бурляй заставил хотя бы разок ударить меня каждого. Как там после споют? Круговая порука мажет, как копоть...

Я неделю не ходил в школу. Я два года восстанавливал свой авторитет, хотя уже на будущий год Бурляй с великой радостью начал свои "этапы большого пути", убыв от нас в спецшколу, откуда потом прямиком угодил в колонию для несовершеннолетних, а оттуда пошел дальше, на так манившую его с детства зону...

Но все это было для меня уже не так важно. Я получил урок, и наверное, урок был заслуженным и справедливым. Нельзя быть "лучшим из худших и худшим из лучших". Нельзя быть "и нашим, и вашим". Жить в мире со всем миром невозможно, ибо он, мир, очень разный, и всегда приходится выбирать - с кем ты. Ибо сказано: "кто не с нами - то против нас..."

"Обсуждение после просмотра"

- Н-да, интересно...

- Погоди, а Бурляй... Это тот самый, который в машине сгорел в 95? Ну, возле заправки, ночью? Он ещё на 27-ом квАртале жил? Он, да?

- Да не знаю я, может быть.

- Не, в машине сгорели тогда двое - Димон с Пестрого двора и Шанхай, рыжий. А на 27-ом нету никакого Бурляя.

- Ладно, пацаны, хрен с ним, с Бурляем этим. Дай-ка помидорчик. Кто ещё чего-нибудь расскажет, повеселее?

История вторая

Серый.

Мне тогда было лет двенадцать, ну в крайнем случае - тринадцать, возраст тут роли не играет. Я был обычным подростком периода полового созревания, как любят писать циники от литературы, "молочно-восковой" зрелости, в меру прыщавым, в меру упрямым, в меру любопытным.

Родители мои развелись давно, отца я по сути и не помню, и после развода мама, прихватив меня, умчалась из Москвы в небольшой городок на Средней Волге, который так и назывался - Средневолжск. Маме надо было "сменить обстановку", что она и сделала, оставив в Москве кучу престарелых родственников и двухкомнатную квартиру.

Мама моя вообще - человек уникальный. Кандидат наук в тридцать два, она произвела на руководство единственного в Средневолжске крупного предприятия - Радиопромышленного завода, неизгладимое впечатление: "Из Москвы! Инженер! Кандидат! Красавица!".

Мы быстро получили квартиру в новом доме, мама неплохо, очень неплохо - завод был оборонным, а на подобных предприятиях тогда платили, зарабатывала, жизнь наладилась, по-моему, у мамы даже были романы с кем-то из сослуживцев, но надо отдать ей должное - домой она никого никогда не водила.

В принципе, до тех самых событий, о которых я хочу рассказать, жизнь моя была абсолютно безбедной, ну, не считая мелких детских неприятностей.

Мы, ватага сверстников с одного двора, шатались по окрестностям, играли в футбол на старом поле возле "тринадцатой" школы, враждовали с пацанами из "седьмого" дома, втихаря курили, взрывали самодельные "бомбочки", играли в многочисленные пацаньи игры, словом, все было нормально, как у всех, причем - как у всех по всей огромной стране, исключая, пожалуй, лишь детей, живших в центрах больших, за миллион жителей, городов...

Первый раз о Сером я услышал случайно - мама приехала с работы, позвала меня, болтающегося в нашем огромном, метров двести на двести, заставленном гаражами и голубятнями бывших блатных, дворе, ужинать, и пока я прощался с приятелями, остановилась поболтать со своей знакомой из пятого подъезда, тетей Алиной, которая работала в книжном магазине, а по сему имела шикарную домашнюю библиотеку, которой, впрочем, любезно разрешала мне пользоваться.