Роберт Хайнлайн: Нить жизни

Его сразу поддержал другой выступавший.

— Доктор Шепард прав. Зачем мы будем тратить время на эти шаманские штучки? Я вношу предложение, господин председатель, чтобы мы перешли к нашим обычным делам.

Предложение было встречено с шумным одобрением, но Пинеро и не думал садиться. Среди криков: «К порядку! К порядку!» — он, потрясая своей неопрятной шевелюрой, прокричал им:

— Варвары! Дураки! Бестолковые олухи! Такие, как вы, испокон веку не признавали ни одного великого открытия. Да от вашей компании Галилей в гробу перевернулся бы.

Он сделал паузу, чтобы набрать в грудь воздух, и в это время два члена президиума подхватили его и уволокли за кулисы. Из-за стола прессы поспешно поднялись несколько репортеров и последовали за ними.

Газетчики перехватили Пинеро, когда он выходил из двери, ведущей на сцену.

— Как насчет интервью, док?

— Ну, вы дали им по мозгам. Каковы ваши взгляды на жизнь после смерти?

— Снимите шляпу, док, и посмотрите на птичку.

Он ухмыльнулся всем сразу.

— По одному, мальчики, и не так быстро. Как насчет того, чтобы пойти ко мне?

Через несколько минут они пытались найти себе место в неприбранной комнате, которая служила Пинеро одновременно гостиной и спальней.

— Ну, ребята, что бы вы хотели узнать?

— Давайте выкладывайте все начистоту, док. Есть у вас там что-то или нет?

— Кое-что есть, юный друг, вне всяких сомнений.

— Тогда расскажите нам, как это работает. На той чепухе, которую вы несли этим профессорам, с нами вы далеко не уедете.

— Ну-ну, мой дорогой друг. Это мое изобретение. Я хочу с его помощью немного подзаработать. Вы что же думаете, что я расскажу о нем первому, кто меня об этом попросит?

— Послушайте, док, если хотите попасть в утренние газеты, вы должны дать нам хоть что-то. Чем вы пользуетесь? Уж не магическим ли кристаллом?

— Нет, не совсем. Впрочем, пойдемте взглянем на мой аппарат!

Представшая перед их взорами масса аппаратуры смутно напоминала оборудование рентгеновского кабинета. Помимо того очевидного факта, что она потребляла электрическую энергию и что часть шкал приборов имела знакомую им градуировку, беглый осмотр не позволял судить о ее фактическом назначении.

Пинеро подошел к одному из репортеров.

— Возьмем, скажем, вас в качестве примера. Ваше имя Роджерс, не так ли? Очень хорошо, Роджерс. Так вот, вы пространственно-временное событие, имеющее протяженность в четырех измерениях. Вы почти шести футов в высоту, около двадцати дюймов в ширину и, вероятно, дюймов десять в глубину. Во времени за вами простирается большая часть этого пространственно-временного события, берущего начало где-то примерно в 1916 году. То, что мы видим здесь, — поперечный срез этого события, сделанный перпендикулярно к временной оси и имеющий данную толщину. На одном конце — младенец, пахнущий кислым молоком. На другом конце, где-то в восьмидесятых, находится, вероятно, старый человек. Представьте себе это пространственно-временное событие, которое мы называем Роджерсом, в виде длинного розового червя, протянувшегося сквозь годы и находящегося одним концом в материнской утробе, а другим — в могиле. Он тянется здесь, мимо нас, и поперечное сечение, которое мы видим, предстает в виде одного дискретного тела. Но это иллюзия. Существует лишь физическая непрерывность этого розового червя, тянущегося сквозь годы. В сущности, с этой точки зрения существует физическая непрерывность всего народа в целом, так как эти розовые черви ответвляются от других розовых червей. В этом смысле народ предстает в виде виноградной лозы, ветки которой переплетаются и дают побеги. И лишь потому, что мы воспринимаем только поперечные сечения этой лозы, мы впадаем в ошибку, считая срезы отдельными индивидуальностями.

Один из репортеров, мрачноватый, деловой малый, задал вопрос:

— Все это очень хорошо, Пинеро, если только это правда, ну а дальше что?

Пинеро одарил его всепрощающей улыбкой.

— Терпение, мой друг, Я просил вас представить себе жизнь как явление электрическое. А теперь подумайте о нашем длинном розовом черве как об электрическом проводнике. Вы, наверное, слышали, что инженеры-электрики могут с помощью специальных измерений определить точное местоположение обрыва в трансатлантическом кабеле, оставаясь при этом на берегу. Я делаю то же самое с нашим розовым червем. Подключая определенным образом мои приборы к находящемуся здесь, в этой комнате, поперечному срезу, я могу сказать, где произойдет обрыв, другими словами, когда наступит смерть. Или, если угодно, я могу перевернуть соединения в цепях и назвать дату вашего рождения. Но это неинтересно; вы уже знаете ее.