Лихобор - Проект «ХРОНО». Право выбора

Речь у старика лилась гладко и плавно. Он присел на выступ большого камня, видно было, что выемка та, им облюбована уже давно. Он, наконец, замолчал. Сложив руки на клюке, смотрел куда-то в даль. В стариковском глазу блеснула слезинка. Горохов, переступая с ноги на ногу, подумал, что, пожалуй, записать дедовы рассказы о старине мысль, и правда, стоящая, нужно поговорить с женой.

– Всех тут похоронили? И старосту тоже? – спросил уже по делу милиционер.

– Да, всех. Почитай вот тут, от сих до сих, – дед Архип указал клюкой в дальний угол прогалины, а потом ткнул прямо Сергею под ноги.

Горохов сделал шаг назад, прикинул, сколько по времени у них уйдет раскопать могилу, стараясь не поддаваться подкатывающему чувству холодного ужаса. Покойники с его службой, были не в новинку, но выкапывать давно истлевшие останки, все же жутко. К тому же, скорее всего придется все делать ночью, не хватало еще, чтобы днем, принесла нечистая, какого-нибудь скотника в кусты по нужде.

– Ты дедушка видел, как все было? Глубоко зарыли их? – уточнил он.

– Да нет, отколь тут глубокую-то могилу копать? Зима же была, морозы стояли лютые, не такие как в первый-то год войны, но все равно дюжие. Немцы тут, взрывчаткой рванули землю, да потом мужиков местных согнали, те, лопатами воронку и углубили. Те стало быть брезент расстелили, сложили покойников, да другим куском брезента накрыли и засыпали… И Прокопыча, приятеля моего старого с ними. Поперву, не хотели его с немцами класть, но потом ихний офицер, расспросив, что и как было, велел вместе хоронить. По-русски тот немец говорил хорошо, чисто. По возрасту, похоже, был из старых наших, из офицеров лифляндских, наверное. Да… и как все было, тоже я видел. Звери, чистое дело, звери… Всякого я на войнах видел, больше всего зла и страху, конечно в Гражданскую натерпелся, да что уж там, и сам не ангел был… Но то что в ту ночь эти бандиты вытворяли, совсем было диким. Раненых-то они в школе порешили, не на моих глазах, только крики слышал, да потом тела видел. Без глаз, изрезанные, вспоминать и сейчас страшно. Прокопыча, этот еврей ихний, комиссар, из дома на снег выволок, у крыльца и порешил. А уж что они с немецкой девкой сотворили, медсестрой, то, уж, извиняй, парень, я тебе рассказывать не стану.

Голос старика дрогнул, он высморкался и, утерев глаза тыльной стороной дрожащей морщинистой руки, замолчал. Милиционер, внутренний мир которого и так за последние дни трещал по швам, не находил себе места. Вечер выдался душным, но парня бил сильный озноб.

– Но ведь это…. Немцы, они, тоже зверствовали, жгли, убивали, война… – попытался он неуверенно возразить.

Голос деда Архипа был чуть слышен:

– Оно, конечно… Сергей, сука она, война. Ой, какая, скажу я тебе, сука! Может и немцы свирепствовали, но я что видел, то и рассказываю тебе. От немцев в эту войну мы хлебнули лиха, почитай обезлюдило Чернево, поубивало мужиков, поранило. Кто вовсе сгинул, а кто потом от ран и увечий уже дома помер, на перечет все, кто вернулся, а сколько ушло-то…. Да ты, вона, и сам на памятнике, у сельсовета, прочитать можешь, сколько семей без мужиков осталось. Но то на войне, тама или ты, или тебя, что уж говорить, сам служил, понимаешь. А немцы… Что они к нам полезли, то не ведомо мне, сказывали, сам слышал, что если бы не они, то Сталин сам бы войной на них пошел. Но то, опять-таки, бабка на двое сказала, пошел бы или не пошел он на немца войной, а что было, то было. Но что бы раненых, да пленных убивать, то не видал я такого. В первую Германскую, точно такого не было. Там мы своих раненых собирали, и немчуру с ними, и лечили их, разницы не делая, а немцы, наших тоже. Плен-то, он во все времена горек был, но после войны наши мужики пленные от немцев вернулись почитай все. А в эту войну, кто в плену германском цел остался, еще и многие в лагеря угодили, а оттуда, хорошо, если из пяти один возвращаются, уж ты мне поверь, на своей старой шкуре проверил. В Гражданскую… да было…. Озверел в ту пору народ! И у меня на душе грех есть, стрелял пленных. В бою-то сгоряча, когда пули свищут, да пушки палят, и не смотришь, поднял, кто руки или нет. Штыком в живот, да дальше побег! А и потом, злоба была великая, уже и не в горячке, было… убивали… он бывало, на коленях ползает за ноги тебя хватает, Христа с Богородицей поминает, воет, детками и матерью заклинает, а ты ногой оттолкнешь, винтовку вскинешь, и в упор… Страшно было, Сережа, ой, страшно! Не с пустого так, а от того что слепила глаза нам ярость и кровь! Бывало, выбьем красных с городка какого или сельца, находим наших пленных… замученных. У кого погоны на плечах вырезаны, у кого кишки выпущены, а ты с ним, с покойным, третьего дня только из одного котелка ел, махоркой делился. А уж что они с священниками, али с теми же докторицами творили, то тоже, не стану и рассказывать. Поверь уж, после такого я бы и сейчас не сдержался… а немцы… что немцы, мы тут, в Чернево, почитай всю войну жили, от немцев беды не видели. Может, на отшибе село оказалось, но то факт. Может, где-то и зверствовали, но что знаю то и говорю. А то, что Овражки спалили, то, сам понимаешь, отчего приключилось такое. Местные, оно ведь все живы остались, хотя лиха хлебнули полной чашей, в зиму без крыши над головой остаться…