Станислав Лем - Собрание сочинений в 10 томах. Том 8. Футурологический конгресс. Осмотр на месте. Пьесы о профессоре Тарантоге

Т а р а н т о г а. В корзинку! Это мошенник. Он уже всем посылал такие письма. Следующее, пожалуйста!

С я н к о. «Милый профессорчик! Вы со мной не знакомы, но я слыхала, что вы вернулись из-за границы, и рискнула написать. Мне девятнадцать лет, я натуральная блондинка, коллеги в конторе говорят, что у меня зубки, как жемчужинки...»

Т а р а н т.о г а. В корзинку! Постойте, что там за цифры на обороте?

С я н к о. Это... она сообщает объем груди, талии и этого... ну... 98, 81, 96... так бросить это в корзинку?

Т а р а н т о г а. Да! Да! Дальше!

С я н к о {читает): «Профессор Тарантога, вы изобретатель машины для путешествия во времени»... Это какой-то ненормальный, можно выбросить?

Т а р а н т о г а. Нет! Читайте дальше, пожалуйста.

С я н к о. «Проводя эксперименты, вы столкнулись с неким феноменом, суть которого я могу объяснить вам только в личной беседе. К сожалению, я заперт в Обленцинском доме для душевнобольных»... Я ведь говорил, что это сумасшедший...

Т а р а н т о г а. Читайте, пожалуйста, дальше.

С я н к о. «...Поэтому прошу посетить меня под каким-либо предлогом, лучше всего в качестве дальнего родственника. Письмо я переброшу через ограду во время прогулки, как делал это уже с пятью, из которых, видимо, ни одно до вас не дошло. Я предпринял действия, которые помогут мне выбраться из лечебницы через несколько недель, но каждая минута промедления грозит опасностью. С уважением Казимир Новак».

Т а р а н т о г а. Какая там дата?

С я н к о. На письме нет даты, посмотрю на конверте... Восьмое — значит, неделю назад. Не выбрасывать это?

Т а р а н т о г а. Нет, дорогой мой! Собираемся и едем. Где этот самый Обленцин?

С я н к о. Под Варшавой. Мы едем в эту лечебницу?

Т а р а н т о г а. Да. Когда мы окажемся там, прошу вас по возможности молчать. Я буду говорить и действовать за нас обоих. Согласны?

С я и к о. Разумеется, если вам так угодно...

Т а р а н т о г а ( встает). Там, в столике у окна, лежит карманный магнитофон. Возьмите его. Минутку... {Снимает трубку.) Меланья? Алло, Меланья, бак в машине полон? Хорошо. Я уезжаю. Открой ворота в гараже. Что? Обед? И обед съедим, и все, что бы ты ни приготовила, будь спокойна. (Кладет трубку.) Господин магистр, в дорогу!

Кабинет д и р е к т о р а психиатрической лечебницы Типичный психиатр, в очках, весьма образован, говорит лекторским тоном, словно в аудипории,— со вкусом, выразительно, зычно,— любуется собой. С я н к о и Т а р а н т о г а сидят.

Д и р е к т о р. Значит, он ваш родственник, этот Новак? Он ничего нам не говорил.

Т а р а н т о г а. Да, то есть дальний, дальний родственник, но я был очень привязан к его матери, знаете ли, доктор... Я бы раньше появился, но, к сожалению, долго пробыл за границей, в Англии, в Америке... Всего неделю назад вернулся...

Д и р е к т о р. Это необычный, случай, профессор. Я, видите ли, старый психиатр, но такой богатый, прекрасный комплекс галлюцинаций, с таким глубоким расщеплением личности, с состоянием помрачения, с таким разнообразием шизофренических импульсов — это редкость', это прямо бриллиант.

Т а р а н т о г а. Вот как? Ну, в его семье были такие... но это старая история, вещь это началось еще с его прадеда, пожалуй... повреждение черепа во времена наполеоновских войн.

Д и р е к т о р. Что вы говорите? Я распоряжусь, чтоб это вписали в историю болезни. Ну, сейчас громадное улучшение. Громадное! Такая ремиссия, что, собственно, если б не эти остаточные явления, можно было бы считать его излечившимся и выпустить хоть сегодня. Мы применяли фенотиазин, меллерил, шоки, потом психотерапию... он идеально поддавался психотерапии, скажу вам! Да вы сами увидите, ведь вы хотели с ним поговорить, правда?

Т а р а н т о г а. Да, если это возможно. Он... спокоен?

Д и р е к т о р. Сейчас? Да, совершенно. Прекрасно ориентируется в пространстве и времени, трудности у него лишь в том, чтобы припомнить факты из собственного прошлого.

Т а р а н т о г а. Ничего не помнит?

Д и р е к т о р. Страдает амнезией, то есть утратил память обо всем, что пережил, заполняет пробелы, зияющие в его памяти, конфабуляцией — вымыслами. Это не ложь, ибо он сам не отдает себе отчета в неправдивости этих фактов. Такое явление типично и, в известном смысле, в период выздоровления даже нормально, но должно скоро пройти. Но в то же время, пока больной не вспомнит хоть в общих чертах, кем он был, где работал, где родился, мы не можем считать его излечившимся. Мы ведь даже не знали, что его фамилия действительно Новак.