Фриц Лейбер - Мертвец

— Ты в этом уверен? — Казалось, ему доставляло удовольствие дразнить меня.

— Ну конечно же!

Он усмехнулся:

— Посмотри-ка еще раз.

— Зачем? — воспротивился я. Впервые за все время нашего общения мне показалось, что в Максе есть что-то исключительно неприятное.

— И тем не менее взгляни еще раз.

Я неохотно повернулся. И первые несколько секунд не испытывал ничего, кроме изумления.

— Как такое могло случиться? — неуверенно спросил я Макса.

Человек, лежавший на лабораторном столе, разительно изменился. Безусловно, это был все тот же человек. Хотя в какой-то момент я даже это поставил под сомнение. Потому что вместо мертвенно-бледного призрака моим глазам предстало совсем другое существо. Запястья, еще минуту назад казавшиеся истонченными, теперь были опухшими, грудь так болезненно отекла, что не просматривались ни ребра, ни ключицы, кожа приобрела синюшный оттенок, а из обвислых губ вырывалось тяжелое, хриплое дыхание.

Я все еще испытывал ужас, но сейчас его перекрывала эмоция, не имеющая границ, эмоция, не берущая в расчет человеческие суждения и мораль, — меня охватило то самое волнение, которое испытывает человек, находящийся на пороге научного открытия. Кем бы ни был этот ученый, каковы бы ни были побуждения Макса, каким бы неожиданным ни оказалось зло, возможно, присущее его натуре, он здесь явно на что-то натолкнулся. На что-то, способное вызвать переворот в науке. Я не знал, что это было, но сердце мое глухо стучало, а по коже пробегал холодок возбуждения.

Макс отказался отвечать на мои многочисленные лихорадочные вопросы. Он лишь откинулся на спинку кресла, улыбнулся и спросил:

— Ну, а теперь, посмотрев на него вторично, что ты можешь сказать о его болезни?

Он так раздразнил меня, что я ответил на вопрос.

— Вне всякого сомнения, в этом есть что-то неправдоподобное, но если ты так настаиваешь, то вот что я думаю: болезнь сердца, может быть, вызванная почечной недостаточностью. Во всяком случае, «мотор» барахлит.

Улыбка Макса была раздражающе вкрадчивой. Он снова, как надменный учитель, постучал карандашом по столу.

— Ты в этом уверен?

— Уверен так же, как и в первый раз — в случае с туберкулезом.

— Тогда взгляни снова… и познакомься с Джоном Фиарингом.

Я обернулся, и, прежде, чем успел что-либо сообразить, мою руку крепко сжал и энергично потряс один из самых здоровых и физически крепких субъектов, которых мне когда-либо доводилось встречать. Я вспоминаю, как изумленно подумал: «Да, он так же исключительно красив и прекрасно сложен, как и тогда, с Вельдой». Он обладал, подобно Рудольфу Валентине, какой-то необычайной привлекательностью. Неудивительно, если женщина нашла его неотразимым.

— Я уже давно мог бы познакомить тебя с Джоном, — заговорил Макс. — Он живет вместе с матерью рядом и частенько к нам заглядывает. Но, хм, — он хихикнул, — я ревниво оберегал его. Не знакомил ни с кем из моих коллег. Мне хотелось поработать с ним одному, пока мы не продвинемся дальше в наших экспериментальных исследованиях. Джон, — повернул голову Макс, — это Фред Александр, писатель. Он популяризирует науку, но не гонится за сенсациями и честно старается сделать свои сообщения как можно более точными. Ему можно доверять. Без нашего разрешения он никому ни слова не скажет об этих экспериментах. Я и раньше подумывал над тем, чтобы включить в нашу работу третьего, однако мне не хотелось, чтобы это был ученый или, тем более, человек далекий от науки. Ну а Фред всегда производил на меня впечатление человека заинтересованного, обладающего необходимыми общими знаниями. Вот я и позвонил ему, и теперь надеюсь, что нам удалось его удивить.

— Вот это несомненно, — согласился я.

Джон Фиаринг отпустил мою руку и сделал шаг назад. Я продолжал рассматривать его атлетически сложенное тело. Все симптомы ужасных болезней, которые, казалось, пожирали его несколько минут назад, исчезли без следа; не было даже признаков нездоровья. Он спокойно стоял, обернутый вокруг талии простыней, спадающей мягкими складками к щиколоткам, и мне невольно подумалось о модели для создания одной из великих классических греческих статуй. Его бесстрастный взгляд напоминал взгляд здорового животного, не затрачивающего никакой энергии на работу мысли.

Повернувшись обратно к Максу, я снова был потрясен. Никогда прежде Макс не казался мне уродливым. Да и вряд ли я вообще когда-нибудь думал о его внешности. Он производил впечатление человека, выглядевшего довольно молодо для своих средних лет, рослого, с довольно приятными, но резкими чертами лица. Теперь же, после сравнения с Фиарингом, Макс показался сутулым коротышкой с косматыми темными бровями.