Александра Пугачевская - Зоя

– Спасибо, Егор, – ответила Зоя.

По виноватому выражению лица Власова стало ясно, что ему пришлось рассказать о случившемся матери. Если бы он рассказал отцу, то был бы избит. Избитым Власов не был – значит, только его мать знала о том, что произошло.

– А ты родителям своим рассказала?

– Нет. А что рассказывать? – ответила Зоя.

Только теперь она поняла, что мать Власова, привыкшая к постоянным разборкам сына, может позвонить её маме с извинениями, и тогда её родители всё узнают, и про больную голову, и про истинную причину опоздания после французского. И, быть может, мама начнет копаться в её комнате и найдет фотографию. И что тогда? Зоя похолодела от ужаса.

– Ну ты молоток, – ответил Власов. – Я не ожидал. Думал, ты жаловаться побежишь.

– Я не побегу. И ты матери своей передай, что всё нормально, и мои родители ничего не знают.

– А, ну ладно тогда, – сказал Власов, но потом уточнил: – Вообще не знают?

– Вообще ничего не знают.

– Ну ладно тогда. Но если чё, ты мне дай знать. Моя мать, она того, поможет.

– Спасибо, – Зоя не хотела заходить в школу с Власовым. Они уже подходили к воротам. Зоя стала отставать, чтобы пропустить мальчика вперед, но тот тоже замедлил шаг.

– Послушай, я хотел спросить: ты это, когда ты сознание потеряла, ты что-то видела?

– Нет. Ничего я не видела.

– А, да? Вообще ничего? А я вот думал, как это ты так. Ты как будто мертвая лежала. Мне так страшно стало, аж жуть.

Зоя посмотрела на Власова. Он не издевался над ней. Напротив, действительно переживал о случившемся.

– Ты думал, я умерла?

– Ну да. И Куликов тоже. Мы оба думали.

– Серьёзно?

– Ну да, я что, придумал такое что ли? Ты лежала вообще как мертвая. Вот я и думал, может, ты помнишь что?

– Что помню? – Зоя подумала, что, может быть, она говорила вслух, пока лежала без сознания? Может быть, Власов что-то слышал? Но как же Женя? Ведь он-то тоже там был, а ничего не сказал.

– Ну я слышал, что типа когда люди умирают клинической смертью, а потом возвращаются, они помнят туннель такой. Рассказывали, я передачу смотрел. Вот и подумал, может, ты тоже, это самое, вернулась.

– Нет, я ничего не помню.

– Ну ладно, это, если ты чего вспомнишь, ты мне скажи.

– Хорошо, – пообещала Зоя.

– И это, я того, больше не буду, – Власов покраснел.

– Больше чего не будешь? – Зоя не сразу поняла, о чём речь.

– Ну это, того, не буду, короче. С зоопарком там. Ладно, я пошел, – Власов быстрыми шагами удалился в здание школы.

Зоя зашла внутрь самой последней. На улице больше никого не осталось. Она растерянно подошла к раздевалке, той самой, где ещё позавчера вечером грелась с Куликовым, и повесила шубу. Зое очень захотелось убежать домой, запереться одной у себя в комнате и никого не видеть. Может быть, Власов был прав, и она действительно перенесла клиническую смерть? Она слышала про белый туннель, и про людей, которые возвращаются на землю. Но ведь она не видела белого туннеля. Зоя вспомнила булочку, фотографию и подругу Аник. На смерть это было не похоже.

«Надо срочно спросить у Куликова, – подумала Зоя. – Может, он что-то придумает?» Но с Куликовым Зоя пересекалась обычно только на французском, после школы, а поймать его на переменах было практически невозможно. «Значит, придется ждать до конца дня», – решила Зоя. Все занятия она почти не поднимала руку и размышляла о своём происшествии. Зоя считала, что никто не заметит, но потом Ирина Николаевна, математичка, которую девочка про себя называла воблой, вызвала её к доске. Учительница математики была их классной руководительницей, и пришла в школу недавно. Воблой Зоя её прозвала за то, что Ирина Николаевна была удивительно худой – даже не худой, а плоской. В ширину она была вполне себе нормальной женщиной, но если посмотреть сбоку, то Ирина Николаевна была именно плоской, сплющенной. Математичка любила носить обтягивающие юбки, и косточки её бедер выпирали наружу, а живот был впадиной. Когда Ирина Николаевна крутилась у доски и писала уравнения, Зоя не могла оторвать глаз от этой впадины. Она не понимала, как такое было возможно. Зоя Ирину Николаевну не любила, хотя объективной причины на то не было. Та была умной, уравновешенной женщиной, преподавала хорошо и даже водила ребят в походы. Но Зоя не любила её именно из-за этой плоскости и худобы. Они принадлежали к разным лагерям. Девочка понимала, что Ирина Николаевна была в лагере худых от рождения женщин, которым эта худоба, возможно, даже доставляет какие-то неудобства, а она, Зоя, – в лагере тех будущих женщин, которые худыми становятся только благодаря нечеловеческим усилиям и серьёзным ограничениям.