В. Бирюк - Расстрижонка

Да его сверстники через одного уже дедушки! Уже внуками хвастают! Уже сговариваются: кого на ком женить будут. А он… первый раз. Не в смысле постели! Этим-то он обижен никогда не был. Первый раз — жена… Не, там, бабёнка, подстилка, лахудра… На войне-то… определённый тип женщин присутствует. А — жена! Перед богом и людьми. С венчанием, с вождением вокруг аналоя, с клятвами… Это не в походном лагере: поймал, задрал, поимел. Или, если деньги есть — ещё и заплатил. Это — на всю жизнь. «До гробовой доски». Вот это? Тощенькое, беленькое… трясущееся от страха. От вида катящейся с плахи головы её отца — вчера, от вида брачного ложа — сегодня.

Она потрясла его. Своей абсолютной беззащитностью. Несоизмеримостью сил, власти, опыта — его и её. Своей отзывчивостью. На его ласки — неуклюжие ласки старого кавалериста. Для которого выражение добрых чувств — похлопать потного боевого жеребца по крупу:

– Славно мы их сегодня… в капусту.

Своей смелостью.

– Он же бешеный! Он же тебя как веточку поломает да наизнанку вывернет. Просто забавы для!

Андрей — воин. Из лучших мечников «Святой Руси». Он просто физически сильный человек. Другие в массовой конной рубке не выживают. Он, реально, может сломать ей шею одной левой. А хребет — одной правой. Или разорвать напополам. Не конями — руками.

Но он не делает этого. Он её бережёт. Он — осторожен.

– Дуры вы все! Он не бешеный, он… он ласковый!

Он уходит в поход. Голядь Угрянскую они там режут. Снова марши. Комарьё, дерьмо, едучий дым костров, резкий запах конского пота, сладковатый запах падали, скотской и человеческой, какое-то походное бабьё… Он сравнивает. И хочет домой. К своей. К законной. К единственной.

Возвращение — и новая потрясение: как она изменилась! Плачет, болезненно охает, кривится, круги под глазами… Не отталкивает, не отшатывается с ужасом и ненавистью к нему, к причине таких изменений. Наоборот, неуверенно, надеясь, пытается прижаться, ищет у него защиту. А он… А как?! Он владеет шестью вариантами клинковой защиты, но вот тут…

А вечером тихонько ему на ухо:

– Бабка одна приходила, смотрела… Говорит: мальчик будет. Сын.

Детское ещё почти, встревоженно-взволнованное лицо: доволен ли? Рад ли?

У меня будет сын? У меня?! Сын… Как это?! Вот — не было. А вот — будет. Откуда?! Нет, я понимаю откуда дети берутся. Но — мой! Наследник. Продолжатель. Перед Господом за меня свидетель. Человечек. Человек. Новый, невиданный. Не существовавший. Это — чудо. Чудо творения. Я — Творец?! Дар божий. Даваемый мне через неё. В ней. В этой затихшей, угревшейся под боком, девочке.

Цитированное выше чудо из числа чудес сотворённых Владимирской иконой Божьей Матери, о воде, облегчившей роды молоденькой княгини, свидетельствует не только о чудесах почитаемой святыни, но и о стремлении князя Андрея, даже и при исполнении церковных обрядов, помнить и заботится о роженице, об облегчении её мучений, теми средствами, пусть и необычными, которые ему доступны.

Брак, рождение детей, семейный образ жизни, столь контрастный с привычным бивачным, меняли Андрея. Не отсюда ли, частично, его нежелание оставаться на Юге? «Уйдём на север до холодов» — повторяет он отцу. Кстати, их взаимоотношения становятся мягче. Андрей не только возражает, но и появляется навык уговорить, убедить в своей правоте. Что приводит в бешенство старшего сына — Ростислава (Торца):

– А наш-то Китай — не только саблей махать горазд.

Люди взрослеют не годами — годами они стареют. Люди взрослеют событиями. Испытаниями, которые им удалось пережить. Ответственностью, которая обрушивается на них. И которую они оказываются в состоянии снести.

«Господь не посылает человеку креста, который тот не может снести» — об этом?

Андрей, став мужем и отцом — взрослеет. На грани своего сорокалетия, когда нормальные здешние мужчины уже в гроб ложатся, получает новый, огромный, потрясающий опыт — опыт главы семейства. Обнаруживает, что отвечать за полк готовых разбежаться в любой момент кипчаков, за прорыв строя вражеских ратников, за сотню молодых здоровых гридней — это не вся ответственность, какая бывает в жизни.

Вот у сына болит живот и… можно приказать, рявкнуть, запороть… все забегают, но… Те методы, которые он применял в боевой работе, где он видел на три шага вперёд, автоматом обходил ловушки и находил решения — здесь не работают. И он, князь и воин, взрослый, сильный, умелый мужчина может только молиться. И надеяться.