В. Бирюк - Расстрижонка

– Нет! Это не я! Это они! Это Якун! Андрей только уехал… Он… у нас месяц такой был… Только приохотил, распалил… Я так по нему тосковала! Места не находила! Якун пришёл… пощупал, говорит: сиськи не растут, блевать не тянет — порожняя ходишь. Ежели не родишь — выгонят. Нахрен ты кому тогда нужна будешь. Становись раком, дура. Я как представила, что выгонят, что я своего больше… что вся жизнь моя вообще…

– А Петенька?

– А что Петенька? Петенька дурак. Смолоду таким был. Якун… снова приходит через день. Он уж женат был. У меня, говорит, девки родятся. Давай Петенька попробует. Княжич нужен.

Как это мило, как это по-женски. Виноват муж, который «приохотил», брат, который «сказал». Все — не она. А вот русская мудрость утверждает:

«Пока сучка не всхочет — кобель не вскочит».

Квинтэссенция аристократизма. Поскольку наследственная аристократия без наследников существовать не может. В эту эпоху одна из Великих Княгинь Киевских настолько испугалась отсутствием немедленной после брака беременности, что подсунула мужу, в качестве сына и наследника, младенца от нагулявшей его где-то служанки. Мальчик вырос в одного из самых ярких русских князей этой эпохи, стал персонажем «Слова о полку», назначен в отцы-основатели «незалежной» Украины. Он так достал окружающих, что его мать сама публично открыла тайну его рождения. После чего последовали народные возмущения, осложнённые интервенцией и пожарами. Как мы с ним разбирались… об этом позднее.

Похоже, что летопись справедливо называет второго главного соучастника убийства Боголюбского — зятем Якуна, Петром. Если у Якуна рождались девки, то должны были и зятья появиться.

– И как ты потом с Андреем?

– Как-как… Молча. В слезах вся. Когда он из похода вернулся — я уже в тягости была. Первенцем нашим, Изяславом ходила. Андрей покрутился… Меня — то тошнит, то плачу, то в отхожем месте сижу… Тяжко мне было. Вы! Вам, мужикам, этого не понять! Первый раз! В те мои годы! Половина баб с этого помирает!

– Орать перестань. Сколько тебе лет было, когда ты под венец пошла?

– Мне пятнадцати не было! Я вовсе сопливкой была! Света белого не видала! Жизни не разумела!

Основание Москвы — апрель 1147 года. Значит Софья — 1133 года рождения. Сейчас её 32. Грузновата несколько — малоподвижный образ жизни.

Пришлось снова плеснуть на неё веслом. Прямо в распахнутый рот, в искажённое гримасой злобы и неизбывной жалости к себе лицо, в полные слёз глаза. Актриса. Этюд — истерика несправедливо обиженной женщины. «Обиженной» — жизнью.

Я бы — поверил. Но «Святая Русь» высветила глобальность одной части из ленинской формулировки «революционной ситуации»: «Обнищание выше обычного…». Плохо — не то, что плохо. Плохо — то, что хуже прежнего.

Миллион женщин в этой стране, в этом народе живут так, что любые беды, которые могли бы обрушиться на голову Софьи — для них недосягаемое блаженство. Трудновообразимое счастье. Родить в пятнадцать лет? Так все так живут! Это — уже взрослая, часто — в 12–13. Смертность от родов на уровне половины? — Так испокон веку на Руси заведено, так с отцов-дедов бысть есть. На всё воля божья. Выгонят? — Куда? В зимний лес к волкам? На паперть церковную? Или — в отчий дом? Не клята, не мята, мужем каждый день не бита, куском хлеба не попрекаема… Вернулась бы в Кучково. В запечку. А то и второй раз замуж бы сходила — примеры тому есть.

Православие, с его проповедью умаления, уничижения духа и плоти, с восхвалением посмертия — делает любые земные ценности малозначимыми. Смерть, особенно — в страданиях, унижениях и молитвах — горячо желаемая цель, освобождение от муки пребывания в мире тварном, в юдоли слёз, «пропуск в царство божие». Но Софочка пошла другим путём.

Теперь она играет истерику. Для одного зрителя — меня. Смысл тот же — «проверка на прогиб», попытка завладеть вниманием, поднять статус.

Господин, озаботься моим душевным состоянием, восприми мои эмоции, утешь, пожалей и успокой. Увидь не «орудие говорящее», не — мясо-молочное с двумя дойками, но душу человеческую. Такую же, как у тебя.

– Постарайся запомнить — не ори. Я не люблю шума. Не ври — меня с этого рвёт. Ты поняла?

Молчит, встряхивает головой, чтобы сбросить речную воду с ресниц. Ещё раз плескаю веслом. Хорошо окатило.

– Когда я спрашиваю — я хочу получить ответ. Точный и честный. А не обиженное молчание.

– А-ах! Ну… ну ты и… зверь!

– Нет, Софочка. Я — не зверь. Я — «Лютый Зверь». И ты попала мне в лапы.