В. Бирюк - Расстрижонка

– Хороша! Великолепна!

Она утомлённо ласково улыбнулась в ответ:

– И правда — хорошо. Славно. Почитай год с прошлого раза прошёл. Ух как мне эта Манефа… Так зачем Андрей тебя посылал?

Переход был… резкий. Она ещё чуть двигалась, чуть проворачивалсь, улыбалась довольно. Но уже пыталась меня расколоть. А у меня… процесс не закончился. Обычной благостности, которая наступает после успешного завершения «разгрузки чресл молодеческих» — не наступило. Скорее наоборот. Что-то ныло, тянуло и резало. Как-то… болезненно. Попытки «держать голову» ограничивались ошейником, да и не видать — что там у неё под подолом. Нет, я знаю — что… Но почему это вызывает такие… болезненные ощущения?

– Ты, эта, слезь. Чего-то там у меня… странное.

– А ты расскажи — я и слезу.

Вот даже как?! Милая забава начинает отдавать изощрённой пыткой?

Манера её разговора была вполне кокетливая. Типа — шуткуем мы тут. Но я расслышал и скрытые признаки командного, безапелляционного тона. Давления. Принуждения. Доминирования. «Будет — по моему!».

– Я ж рассказывал. Андрей велел привезти тебя к себе. По делам семейным.

– А по каким?

Она не замерла, не осела на мне мешком, продолжала слегка двигаться, чуть поворачивать бёдрами, легонько наглаживать свои груди сквозь полотно рубахи, загадочно и покровительственно-насмешливо улыбаться мне сверху. Теперь, когда моторика была не столь интенсивна, я смог сосредоточиться на своих ощущениях. И понять. Точнее — вспомнить.

Факеншит! Сколь же многому успела научить меня «Святая Русь»!

– Ты вязку-то с моего уда сними.

Юлька-лекарка! Однажды она меня так же… Только у Юльки был крестик. Противозачаточный. Я его до сих пор носил. Пока в пытошной не сняли. А здесь… Наверное, тот шнурок шелковый, который она с правой руки, с запястья, смотала.

– А что ж так? Аль не люба прикраса? От сударушки-голубушки?

Вокал у неё нормальный. Камерный. Как раз для моего подземелья. И слух есть — в размер попадает. А вот в какой размер попаду я после таких… экзерцисов?

– Господи, тётушка! Развяжи! Я ж вам всё сказал! Князь послал за тобой. По делам семейным. Он так сказал! Истинный крест!

– Да ты что? Эк тебя проняло. Уже и тётушкой называть стал. Подольститься думаешь?

Она продолжала неторопливо, чисто автоматически, по чуть-чуть, двигаться на мне, с весёлой, ласковой улыбкой рассматривать меня, забавно наклоняя голову то в одну, то в другую сторону. И при этом не то что не доверяя — просто игнорируя любые мои слова.

Её ситуация, явно, забавляла. А вот мне… Мне стало совсем не забавно.

В который уже раз в этой стране, паника от предчувствия неизбежной и необратимой гибели, в данном случае — важной части меня, моей души и тела, захлёстывала мозги. До гангрены ж доиграется! Опухнет, сгниёт и отвалится!

Просить, умолять? Эту… улыбающуюся стерву?!

Спокойно, Ваня! Руки-ноги — в цепях, на шее — ошейник. Даже и хрен твой — тоже повязали! Но извилины-то — нет! Работай оставшимся на свободе!

Чем я в этом… в «Святой Руси» постоянно выживаю? Какими приёмами? — Первое, что в голову пришло: выплёвываю новую информацию. И… и смена фокуса внимания. Здесь — темы беседы.

– А ты и есть тетушка. Как называют сестру матери?

– Ты часом, не заговариваться ли начал? Кровь — в головку ударила, а моча — в голову? У меня сестёр нет.

– Нынче нет. А прежде — была. Ты вспомни-то! Как тебя замуж за Андрея выдавали, так и сестрицу твою младшую, здесь же, в Кучково, под венец повели. Вспоминай! Она ж, поди, в твоём платье к алтарю шла!

– Ульяна-то? Так она померла давно. Сразу же, в тот же год. Там где-то, на Черниговщине. А мужа её и вовсе почти сразу убили. Из-за неё-то всё, из-за глупости да вздорности еёной оно так и случилось.

Ну вот, хоть имя узнал. Бедной женщины. Надеюсь, ей на небесах не будет слишком стыдно, что я здесь её — своей родительницей называю. Было у Степана Кучки две дочки — Улита да Ульяна. Как Степану голову срубили, так его дочки замуж повыходили.

– Всё — что?

– Да всё! Родителей не послушалась, побежала, куда не велено, кошку ей, вишь ты, нужно стало. Попалась. Отца подвела. Дура.

Она вдруг прервала своё лениво-томное неторопливое движение на мне, вместе с ностальгическими воспоминаниями детства, и напряжённо уставилась мне в лицо.

– Погоди. Если ты… Если Ульяна… Так ты, выходит, Андрею брат сводный? Ишь ты… А не высоко ли ты лезешь? Ма-альчик миленький, мо-олоденький… Андрей про такие слова узнает — голову оторвёт. Чтобы к Юрьевичам не примазывался.