Мария Фомальгаут - Квариат

– …уважаемый Вуд… Хаус, – начал я, когда мы в очередной раз собрались на званом вечере, – сегодня я приготовил для вас замечательный подарок.

Дом, который не дом, насторожился так, что даже ветер в ветвях буков перестал шуметь.

– Подарок?

– Замечательный подарок, я надеюсь, вы оцените его по достоинству.

– Какой-нибудь очень тонкий намек, что мне пора выметаться отсюда ко всем чертям и не смущать дома, которые считают меня ненастоящим?

Дома испуганно вздрогнули – непосредственность нашего странного друга иногда переходила все границы.

– Что вы, отнюдь… это будет чудесный подарок, который раз и навсегда расставит все точки над И…

– Звучит пугающе. Могу я ознакомиться с вашим… с позволения сказать, презентом?

– Он уже летит сюда.

– Вот уж не думал, что вы подарите мне птицу… надеюсь, это какая-нибудь лесная птица, а не канарейка или попугай? Боюсь, что-то редкое и тропическое не приживется в буковой роще…

– Отнюдь, это не птица… он летит сюда на самолете…

– Боюсь, у нас в городке даже нет аэродрома, чтобы его принять…

Остальные дома поморщились при фразе – у нас в городке, ну еще бы, буковая роща опять считает себя частью городка…

– Ничего страшного, легкий одномоторный самолет прекрасно опустится на площади.

– То есть, вы решили порадовать меня самолетом?

– Не совсем так… я решил порадовать вас тем, кто прилетит на этом самолете…

– Да не томите же…

– Неужели не догадываетесь?

– Даже ума не приложу…

– А ведь все просто… я везу к вам вашего строителя.

– Моего, простите… кого?

– Вашего строителя… который из гранита и буков выстроит ваши анфилады и своды, стропила и двери, окна и стены!

– Моего строи… – сказать, что дом, который не дом, был в замешательстве, значит, не сказать ничего. На его лице, которого не было (какое лицо может быть у дома, тем более, у буковой рощи?) отразилась такая гамма эмоций, что трудно было разобраться, что же он на самом деле чувствует и думает. Он рассеянно благодарил меня, и чем больше он рассыпался в благодарностях, тем больше мне казалось, что здесь что-то очень и очень не так…

Чем больше вечер подходил к концу, тем больше я волновался – я понимал, что архитектор не может появиться сию минуту, но все-таки должен же он был появиться хоть когда-нибудь. Я поглядывал за окно, за которым темнело все больше, – и все больше я чувствовал, что строитель…

– …он не прилетит, – сказал мне дом, который не был домом.

– Откуда вы…

– …он погиб в авиакатастрофе.

– Откуда вы…

– …так я же говорил.

– Но… – внезапно догадываюсь, – вы что… сами сделали это?

Он не ответил, но я и так понял, что он сам, он сделал что-то, что самолет упал в бесконечном снежном вихре. Я хотел спросить – ну зачем, зачем, – но почему-то не мог задать этот казалось бы такой простой вопрос…

Дом, который не дом, все больше тревожно оглядывал себя, волновался, смотрел на пологую гранитную гору, поросшую буковым лесом, – и чем дальше, тем больше я понимал, почему он так сделал, этот величественный буковый лес, укрывший причудливую гранитную гору…

– …Уважаемый Вуд… Хауз…

– …зовите меня просто Вуд, какой я Хауз…

– Позвольте пригласить вас на сегодняшнее собрание домов…

– Ну что вы, какое собрание домов, я и близко не дом…

– Ну отчего же, вы дом… очень оригинальный, но дом…

Он так и просиял, этот дом в виде буковой рощи на гранитом склоне, а я добавил, что в жизни не видел такой оригинальной постройки. Он еще не знал, что я арестую его сегодня за убийство архитектора, и не отпущу, пока буковый лес не вернет архитектора к жизни, а мы уж подсунем ему что-нибудь ненужное, из чего можно построить великолепный дом…

У меня будет два Воспарижа – то есть, один-то был давно, – уютный, теплый, согретый каштановым сентябрем, обласканный шафрановым солнцем. И другой Воспариж, который я привел только сейчас, осторожно поставил на пол, в тревоге ожидая, как они друг друга встретят, или обнюхаются, чихая и фыркая, или, чего доброго, зарычат и набросятся друг на друга. Так оно и есть, накинулись, теряя перья и клочки шерсти, зарычали утробно и глухо. Ну а как я хотел, если у меня два Воспарижа – один давний, уютный, целехонький, обогретый сентябрем, и другой, промозглый, мартовский, ощеренный руинами, глядящий на меня пустынными глазницами окон. Воспариж, по которому я бродил в поисках знакомых улочек и не находил их, они как будто убежали из города, напуганные тем, что случилось. А вот храм Кого-то Там я нашел почти сразу – он возвышался, будто бы почти нетронутый, только черные провалы стекол говорили о том, что все-таки собор не миновала беда. Я искал уютные лавочки, пахнущие ванилью и корицей – но теперь они встречали меня пустотой, которая пропахла затхлостью и сыростью. Я шел до магазина снов, до которого не добрался в первый раз, в свой первый Воспариж – но улица обрывалась в бесконечную пропасть, подернутую туманом.