Elian Julz - Лавка Аваддона

В какой-то момент мама не спала уже неделю. Ни на час не задремала. Обратилась к врачу за снотворным, потому что очень сбивчиво говорила, забывала куда и что положила, не смогла ходить на работу – в один из дней упала в обморок посреди рабочего дня и неизвестно сколько пролежала без сознания. Выписали травы и успокоительное. Не помогло. Прописали антидепрессанты. Ноль реакции. Самые сильные снотворные препараты не помогали.

На маму было больно смотреть, я массировала ей голову, включала белый шум, ставила обогреватель в комнате, зажигала аромалампу. А она лежала с закрытыми глазами, чтобы я подумала, что ей удалось уснуть. Через два месяца она периодически меня не узнавала, ходила с тросточкой и проливала суп мимо рта. Врач только разводил руками. Опухоли головного мозга исследования не обнаружили.

Я начала сама искать способы лечения и наткнулась на старое видео двух французских ученых. Они экспериментировали на шимпанзе, изымали здоровые клетки головного мозга и делали инъекции в поврежденные участки 40 40 Речь идет о Жослин Блош и Жан-Франсуа Брюне. . По их словам, мозг способен к самовосстановлению. И я нашла клинику экспериментального лечения здесь в Новосибирске, которая занималась криоконсервацией и последующей имплантацией клеток мозга на случай патологий. Они забрали маму. Тогда же ей поставили точный диагноз. Меня к ней не пускали, даже врача не видела, но он отвечал на вопросы по телефону и в переписке, говорил об улучшениях. И главное, о ней хорошо заботились. Деньги их не интересовали, это были финансируемые клинические испытания. А после февральской катастрофы государство прекратило субсидирование клиники. Они закрылись. Мама вернулась домой и уже через неделю слегла в постель.

Ещё через месяц она не могла ни помыться, ни переодеться. Старела за неделю, как за год. Перестала нормально разговаривать, только мычать и махать руками. Иногда отталкивала меня, как чужую, когда я протирала губкой её кожу. Ей и самой было страшно от происходящего. Ужасным вопрошающим взглядом она смотрела на меня и, кажется, не могла уже даже моргать. Тело стало деревянным. Позже мама не понимала ни одну мою просьбу. Я научилась самостоятельно ставить систему, делать уколы.

Чтобы не умереть с голоду почти сразу, как мама перестала работать, обменяла с её согласия трехкомнатную квартиру на однушку. Нам хорошо доплатили. И правильно сделала, сейчас бы ко мне подселили каких-нибудь японцев в оставшиеся две комнаты.

И вот в июне мама наконец-то уснула. Но когда я посмотрела на её браслет, поняла, что больше у меня никого не осталось. Она ушла раньше, чем другие больные этой болезнью. Я была не готова. Легла рядом с ней, взяла за холодную руку и просто весь день плакала, не веря. Повторяла только два слова без остановки: «Мамочка любимая, мамочка любимая», – голос Вавиловой дрогнул и сорвался на плач. Она подтянула колени к груди и начала раскачиваться.

Ольга Георгиевна встала из-за стола и обняла девушку на плечи. Всхлипы раздавались в бессловесной тишине.

– Как бы мне не было тяжело видеть её мучения… ухаживать… я была не одна. Я даже не знала, что делают в таких случаях. Какие бумаги оформляют… Кого вызывать… Как хоронить. И возможно, меня ждёт тоже самое, что и маму. В этом году, через десять лет или в престарелом возрасте. А я совсем-совсем одна. Никого не окажется рядом. Потому я здесь. У Вас есть дисконтная программа для участников проекта?

Исследователи откармливали лабораторных крыс жирной едой, так что те растолстели. Позже их разделили на две группы и целый день перед экспериментом не давали пить. Особей, которые питались нормально, тоже лишили воды. Крыс по очереди запускали в лабиринт, в конце каждой дорожки поставили маленькие поилки, но воды в них было не так, чтобы напиться с первого раза. Чтобы быстрее утолить жажду, крысе нужно меньше забегать повторно в пройденные коридоры. Жирные мыши забегали повторно на дорожки, где уже выпили воду, почти в два раза чаще, чем их стройные собратья. Но! Вы же помните, что ученые разделили толстых мышей на две группы? Так вот вторую группу перед испытанием поставили побегать на беговую дорожку. Ну как побегать… Скорость-то у них такая себе – всего один километр в час, да и жирные, ленивые они. Бегуны оказались гораздо внимательнее своих неспортивных упитанных собратьев и даже чуточку превзошли результат худых крыс.

Какой мы можем сделать из этого вывод?