Николай Виноградов - Чудеса да и только. Сборник рассказов социальной фантастики

Падая с ускорением свободного падения, через какую-то секунду я вдруг почувствовал боль в икре правой ноги. Брючина зацепилась за острый конец кем-то халатно приваренной арматуры леера, который процарапал мне икряную мышцу до мяса. Правая штанина джинсов медленно рвалась от веса тяжести моего тела и остановилась рваться на тройной скрутке низа брючины, на которой я болтался, как отвес каменщика. Меня вдавливало в стекло лобового прямоугольного иллюминатора рулевой рубки, в которое ещё совсем недавно сам смотрел с другой стороны.

В это время старпом как раз стоял у этого самого иллюминатора, уставившись в темноту, находясь в состоянии мирной полудрёмы, думая, наверное, о том, как утром будет наказывать кока за всю разбитую посуду, которую тот плохо закрепил от шторма. Чифа словно током шарахнуло, когда с другой стороны стекла он увидел моё искажённое ужасом лицо, перевёрнутое на сто восемьдесят градусов. От такой неожиданности он шарахнулся от окна назад, споткнулся обо что-то и сел на задницу. У бедного старпома отвисла нижняя челюсть, он начал часто моргать выпученными глазами, расширенными до размеров моргановского доллара США.

Тыча пальцем в мою сторону, он заорал: «А-а, Колька! Батон, смотри, это Колька там! Как он туда попал, говнюк? Он что, рехнулся совсем?.. Ты чё, придурок, слезай оттуда… Он, похоже, повис на чём-то. Чего делать, Батон?»…

Старпом схватил микрофон и включил трансляционную установку на циркуляр. «Боцману и палубным матросам срочно подняться в штурманскую рубку», – прокричал он охрипшим с перепугу голосом. Немного подумал и добавил, срываясь на нервный крик: «Боцман, верёвку какую-нибудь прихвати, лёгость возьми, в ящике на корме лежит. Да скорее давай, а то в морду дам».

Забыв выключить матюгальник, он бросил микрофон на полку и принялся бегать по мостику, лаясь трехэтажным матом. – Ну всё на моей вахте, как всегда. Полчаса каких-то осталось. Что за невезуха такая, … твою в брашпиль через кнехт… Что, придурок? Держись теперь, ща вытащим»…

Через пару минут на мост, запыхавшийся, в одних шортах и босиком, вбежал Мастер. Выключив микрофон, он набросился на старпома.

– Чего разорался, как на малайбазаре? Твою лужёную глотку весь экипаж слышит, микрофон даже не выключил. Что случилось? – ничего не понимая спросонья, спросил капитан.

– Вон, Колька, практикант, за окном болтается, – тыкал старпом кривым пальцем в мою сторону. – Повис на чём-то, в любую минуту сорваться может.

– К-как он туда попал? – заикаясь, уставился капитан в иллюминатор. – Шкет, пацан, каким ветром его туда занесло?

В штурманскую рубку влетел запыхавшийся боцман с тремя матросами. Как слепые котята, не успев ещё адаптироваться к темноте, они сделали по паре шагов и встали у входа.

– Вызывали? Я вот лёгость притащил. Чего случилось, Чиф? – шаря руками на ощупь, чтобы не наткнуться на какой-нибудь навигационный прибор, спросил боцман.

– Здесь капитан. Видишь, за стеклом иллюминатора практикант-радист болтается? Зацепился за что-то брючиной на крыше, в любой момент может сорваться. Нужно его как-то срочно вытащить. Бегом на крышу! Спасите этого юнгу, Христым Богом прошу.

– Есть, товарищ капитан! Бежим, мужики, – сорвались с места спасатели.

***

Я уже мысленно прощался с жизнью. Штаны спустились до колен, и я их едва удерживал, согнув свободную ногу. Материя на штанине рвалась и трещала, ужас обуял моё сознание. Гадал, разобьюсь ли в лепёшку о палубу или меня выкинет за борт, где смогу ещё чуток подрыгаться перед утоплением.

Через пять минут у входа в штурманскую уже толпился народ, разбуженный многоэтажным матом старпома, забывшего выключить микрофон.

Врачиха Валя, весьма габаритная женщина средних лет, одна заняла своей мощной грудью и чемоданчиком с медицинским красным крестом больше половины площадки. Володю, второго радиста, пытающегося пропихнуться на мостик, не вовремя распёрло «кинуть смычку». Не найдя свободного места, он не удержался и травонул прямо на грудь Валентине.

– Ах, неужели я стала настолько противна мужчинам, что они уже блевать на меня начали?

– Ой, Валя, извини, нечаянно, – начал он скромно вытирать ладонью остатки своего не до конца переваренного ужина с груди врачихи.

– Ты что делаешь? Вытираешь или мацаешь мою любимую грудь? Вот лыцарь пошёл, ни погладить, ни вытереть нормально не может, размазал всё только.

– Извини, честное слово не хотел, – убрав моментально руку с груди, продолжал извиняться второй радист. – А чего там случилось, не знаешь?