Алексей Соболев - Уснувший в приливе

Наши попытки уложить происходящее по полочкам в чертогах разума прервал Новак, сумевший найти в одной из палаток раритетные бумаги, которые совершенно точно выбивались из без того запутанной картины. Это были потрепанные временем кожаные папки, помеченные нацистской символикой. Так, на одну из них была нанесена прекрасно различимая эмблема Третьего рейха. Такие в наши дни можно было увидеть разве что в исторических музеях, но никак не в заброшенной палатке на Антарктиде.

Содержимое папок практически не пострадало от воды, хотя страницы выглядели настолько ветхими, что казались, безусловно, подлинными. Также оказалось, что один из солдат лейтенанта говорил на старонемецком, и они вместе с Новаком, который благодаря своей любви к истории так же неплохо читал на этом диалекте, принялись расшифровывать трудночитаемый текст.

С их слов содержимое больше напоминало медицинские записи и журналы наблюдений, в которых речь шла не то об опытах, не то об операциях. Часто встречались упоминания инвазивных процедур, а также реакции организма на бесконечное число раздражителей от ртути до кислот. Не было только понятно, кто же выступал в роли подопытных в этих экспериментах и были ли эти эксперименты вообще. Все сошлись во мнении, что записи необходимо среди прочего взять в лагерь и подвергнуть подробному переводу. Не было сомнений, что подобные работы, чей возраст давно перевалил за сотню лет, оказались здесь не случайно.

Перебирая стопку папок в своих руках, Новак наткнулся на пожелтевшую от времени и сырости карту, составленную, если не врала маркировка, зимой сорок третьего года двадцатого века в разгар Второй Мировой войны. На ней можно было разглядеть знакомые мне ранее по институту очертания Антарктиды, покрытой ледниками. Именно таким я знал этот материк всю свою жизнь, пока воочию не убедился, как сильно его изуродовало глобальное потепление, вызванное человеческим равнодушием и глупостью. Левее от центра карты, который казался еще и географическим Южным полюсом, можно было разглядеть пометку с названием, но разобрать его было практически невозможно. Лейтенант Буллер предположил, что там была отмечена база нацистов на Южном полюсе, ранее появлявшаяся лишь в многочисленных конспирологических теориях тридцатилетней давности. Аарону эта мысль показалась занимательной, и он мгновенно включился в дискуссию. Я же в этот момент ощущал себя так неуютно и растерянно, что хотел скорее вернуться в лагерь и заварить себе кружку крепкого кофе.

Мне сложно вспомнить, кто именно первым заметил, что точка, отмеченная на ветхой нацистской карте, находилась совсем недалеко от того места, где были мы и этот заброшенный лагерь. Однако этого было недостаточно, чтобы спланировать маршрут до указанных координат. В этот момент я предложил Брауну закончить осмотр и вернуться в лагерь, чтобы проанализировать все, что нам удалось обнаружить. Однако у него даже не было времени обдумать мое предложение.

Один из солдат заметил в оптический прицел своей винтовки очертания какого-то рукотворного сооружения в миле за лесом на склоне горы. Создавалось впечатление, что часть подземной базы, которая когда-то находилась на твердой поверхности ледника, нависла над обнажившимся склоном, но более с этого расстояния невозможно было ничего сказать. В тот момент произошел один из самых первых серьезных конфликтов Брауна и Буллера. Мой наставник считал, что нам пора вернуться в лагерь, чтобы придумать новый план, учитывая все возможные угрозы. Немецкие дневники, которые мы обнаружили в лагере, вероятно, смогли бы пролить свет на детали произошедшего в этом лесу. Буллер, напротив, был непреклонен и считал, что пока мы все еще способны держаться на ногах, следует направиться к руинам, увиденным на склоне.

К этому моменту большинство участников экспедиции не спало уже более суток, и отсутствие сна, несомненно, отзывалось в нас кратковременными провалами в сознании и помутнениями рассудка. Становилось все тяжелее строить простейшие связи в голове, что отражалось как на невнятной местами речи, так и на нелогичном поведении у всей команды. Было ли сознание Буллера настолько спутанно, что, невзирая на опасность для экспедиции, он буквально заставил всех идти дальше? Или, может, отсутствие сна вызвало у Брауна приступы неконтролируемого страха, победив здравый интерес к изучению нового. Так или иначе, лейтенант несколько раз выстрелил в воздух, чтобы прервать наши яростные споры, после чего предложил всему научному составу вернуться в лагерь с одной лишь оговоркой, что в случае, если кто-то из нас по какой-либо причине сойдет с тропы и потеряется или, что еще хуже, сломает себе ногу, силы экспедиции не будут направлены на его поиск. И здесь в разговор вмешался мой друг Аарон, который уговорил доктора Брауна продолжить путь. Главным его аргументом стал тот факт, что только вооруженные и подготовленные солдаты Буллера могли в действительности обеспечить безопасность группы, так как никто из научного состава не был специалистом по выживанию в таком суровом месте. На минуту мне показалось, что за внешней усталостью Окса скрывался неподдельный интерес и желание зайти дальше в попытке понять, что произошло в этом холодном лесу.