— Ещё как! — с торжествующим видом произнёс «джинн», — В сердце твоём разум твой. Там же, где душа твоя и дух твой. Но ум твой так могуч, что и высунуться им не даёт.
Несколько дней назад Ефремов воспротивился бы такому выводу. Но сейчас готов согласиться.
— Возможно… Почему бы нет? Маленькое такое Поле… Полюшко… Навело на меня туман, и я перестал видеть глубину. Или не видел никогда.
Фиргун оживился.
— Как? Ты в туманности пребываешь? Великий учёный и фантаст, а бредёшь по болотам мрачным, аки кикимора? Ты потерял красоту, Иван? И Гайяна тебе не мила. Неужели так противно тебе обзавестись здесь смыслом личным? Ведь тебя пригласили. Тебя одного, никого больше. Почему, Иван?
Ефремов пожал плечами:
— Не знаю… Не понимаю! Они ведь не хуже и не дурнее меня. Радуются жизни, берегут свой мир… Но чего-то недостаёт, чтобы их прекрасное стало и моим.
Фиргун обрёл серьёзность:
— Землянин твоих времён (Альберти) сказал так: «упорядочить части, различные по природе, неким совершенным соотношением так, чтобы они одна другой соответствовали, создавая красоту». Разве не так происходит на Гайяне?
Ефремов потемнел взглядом, задумался. Минута — и глаза его просветлели. И он с жаром сказал:
— Здесь слишком рационально. При избытке иррациональности. Истинная краса — в асимметрии симметричного. Или они сами, или их Поле уничтожило эту грань. Нет неполного соответствия!
Фиргун зааплодировал. В голосе его ни иронии, ни смеха:
— А ты гениален, Ефремов! Как я мог сомневаться? Капли, капельки иррациональности! Они-то и оживляют, гармонизируют мир. И он воспринимается красивым любым пришельцем. Живой человек любит, когда рядом чуть-чуть беспорядок. У всех свой маленький бардак, и в этом — экзотика, притягивающая, манящая. Как соседняя с Землёй лунная цивилизация… Поговори как-нибудь о ней с Нуром. Ему есть что сказать. Тебе известно, что живая материя занимает всего десять процентов массы-энергии Вселенной? Теперь известно. И в ней такое разнообразие! Ты ещё не видел людей прыгающих, летающих, плавающих… А ведь имеется и экзотическая материя, недоступная вашему восприятию. Там — совсем иные физика с биологией!
Старейший отшельник Гайяны не поделился с вами открытиями. Вы не созрели, они вам не в жилу. Но хочешь узнать, куда он ушёл? Отвечаю: искать ступеньку, с которой возможно запрыгнуть в Вечность. Он думает, та ступенька на планетах райских. Думает — и сомневается. Потому его сердце преклонилось перед Азхарой и Нуром. И он прав! Дверь в Вечность распахнута перед айлами. Но хватит о высоком, Иван! Крыша съедет… А я — отвечай за тебя…
Ефремов с удовольствием рассмеялся, выведя Нура из состояния тщетной сосредоточенности. Справившись с приступом веселья, Иван Антонович заверил Фиргуна:
— Не съедет, джинн!
— Нет? — Фиргун выставил свечу перед собой; и, — странно, — пламя осветило лицо Ефремова, лишив его и малых теней, — А вот давай смоделируем невероятную как будто ситуацию. Что получится, если ты вернёшься туда, откуда взялся на Ананде? В своё, как вы это называете, государство? Ты астронавт, выходишь из летающей тарелки у своего дома. Нет, лучше напротив Кремля! Что дальше?
Ефремов помрачнел:
— А ничего хорошего дальше не будет. Закроют! В момент! Слова сказать не успею.
Фиргун отставил свечу в сторону и сказал торжественно:
— Вот, Рус Иван! И получается, что путь твой далёк и долог. И никакой родины на нём не предвидится. Чем жить будешь, экс-гражданин без патриотизма?
Ефремов помолчал, потёр пальцами лоб.
— А хрен его знает! Туман в башке. Круговерть…
— Вот и хорошо, — спокойно сказал Фиргун, — Туманности, — они имеют привычку конденсироваться и рассеиваться. А звёзды продолжают светить. Но ситуация прелюбопытнейшая. Рядом со мной образцовый советский человек. Тот, который ощущает всеми фибрами преддверие коммунизма. И вот, он встречает на звёздном пути развитое советское, почти коммунистическое общество — и отвергает его. Как так?
— На Гайяне советский коммунизм? — озадаченно спросил Ефремов, — Что ты… Откуда?
Фиргун сделал очень серьёзное лицо:
— А ты не видишь? Тут, как и в твоей бывшей стране, нет сословий. Ты из низов достиг кабинета в Академии наук. И любой может, так? Напрячься, озадачиться, подсветиться — и цель достигнута. Так ведь? Все равны, всеобщая благодать. На Гайяне ведь полное равенство. И довольство. Нет у них социального разделения. И — они пошли дальше землян — нет бюрократии.
Читать дальше