Александр Филиппов - Сказка без чудес

Выписывая в небе немыслимые виражи, монстры сражались каждый своим оружием.

Упырь норовил подбить противника, швыряясь в него раскалёнными плазмоидами наподобие шаровой молнии, дракон — дышал пламенем, выбрасывая из пасти, словно из огнемёта, огненную струю.

Пару раз он достал-таки чёрного соперника, опалив тому крылья. А в ответ получил заряд плазмоида в грудь, впрочем, особо не пострадав. Ибо дракона, судя по всему, защищала надёжно толстая чешуйчатая броня.

С бесстрашием и хладнокровием, коих Глеб Сергеевич не подозревал сроду в себе, он застыл в оконном проёме, не обращая внимания на доносившуюся со всех сторон стрельбу, и наблюдал за схваткой, переместившейся теперь выше, под самые облака — редкие, белесые, знойные, не сулящие спасительного для горящего бора дождя.

Впрочем, определение «хладнокровно», относилось, пожалуй, только к опасности, которую представляла стегавшая по бревенчатым стенам усадьбы вражеская картечь и жужжавшие едва ли не над головой свирепыми, смертоносными шмелями, убойные свинцовые пули — жаканы.

А вот кровь отставного чиновника как раз-таки и вскипела, разлилась, побежала бойчее, запульсировала со жжением и зудом по всему телу, вызывая лёгкую боль, и не испытанную прежде ломоту в суставах и мышцах.

И вот уже на нём распёрло лёгкую хлопчатобумажную рубашку в синюю клеточку, сначала в плечах, а потом и груди.

Засвербело в носу, зачесался лоб, стала меняться кожа, грубея на глазах и покрываясь чешуёй медного цвета.

А на спине, где-то под лопатками, словно ещё одна пара рук выросла.

Дымокуров взмахнул ими, и обнаружил, почувствовал, что это и не руки вовсе, а огромные, и в то же время удивительно лёгкие, такие же, как у Еремея Горыныча, перепончатые крылья.

Казалось бы, Глеб Сергеевич в ужас должен был придти от случившихся перемен с его телом, и даже лишиться чувств, однако никакого страха он не испытывал. Напротив, на него накатила вдруг первобытная, дикая ярость, которая таится, как горят учёные, в древних, подкорковых участках мозга, доставшихся нам, людям, в наследство в ходе эволюции от далёких-далёких предков — рептилий.

И ярость эта неистовая была направлена на противника, на общего их с Еремеем Горынычем неприятеля — гигантскую летучую мышь, упыря.

Не слишком ловко перевалившись через подоконник, ощущая, как шуршат за спиной непривычным довеском сложенные до поры крылья, вывалившись на улицу, Глеб Сергеевич расправил их, взмахнул для пробы — раз, другой, и легко преодолев земное притяжение, взлетел.

Издав благодаря изменившимся, трансформированным голосовым связкам боевой клич — что-то среднее между вороньим карканьем и орлиным клёкотом, взмыв в воздух, он решительно бросился на врага!

Пожалуй, впервые за много-много лет, Василиса Митрофановна пришла в отчаянье.

Прожив безмерно долгую, по человеческим меркам, жизнь, она видела всякое.

И опустошительные войны, уносящие жизни огромного числа обитателей этой совсем не великой, по космическим масштабам, тесноватой, в общем-то, даже, страшно уязвимой планеты.

И ужасающие эпидемии, моры, выкашивающие регулярно ещё больше людей, чем разворачивавшиеся то тут, то там, по поводу и без, баталии.

И гибель представителей рода человеческого каждодневно и ежечасно в несметном числе, в результате взаимоотношений внутри социума, на бытовом, так сказать, уровне, вследствие порочной натуры самих гомо сапиенсов, их звериного естества, присущей им подлости и варварства, скрывающихся до поры под маской цивилизации, показной морали, богобоязненности.

На протяжении тысячелетий Василиса Митрофановна как-то пыталась ладить с людьми, направлять их поистине неуёмную энергию и агрессию в правильное, созидательное русло.

Даже рассорилась насмерть по этому поводу с третьей своей родной сестрой, Медоусой. Та, впав в отчаянье, возненавидела весь род людской, и настаивала на его полном уничтожении, как неудачной ветви земной эволюции.

Сдружилась уже тогда с бесчинствовавшим в миру упырём.

Вместе с ним Медоуса, обладавшая даже большей способностью, чем Василиса, концентрировать и управлять земными энергиями, разрушила два величайших царства, две цивилизации, существовавших в ту эпоху на планете Земля — Гиперборею и Атлантиду.

А потом сама пала от руки соплеменника, оставшегося в истории человечества под именем Персея.

Память о том конфликте сохранилась теперь разве что в легендах, в которых потомки первобытных гомо сапиенсов Медоусу окрестили Медузой Горгоной, а Василису чтут, как Премудрую и Прекрасную.