Александр Филиппов - Сказка без чудес

При этом глаза полицейского поблескивали тревожно и вопросительно. Видно было, что в существование некоего спецкостюма, технического приспособления, вполне вероятно, секретного даже, с помощью которого можно летать, поверить ему было гораздо проще, чем в какую-то немыслимую, невозможную «генетическую трансформацию».

Еремей Горыныч не возражал:

— Обязательно полетаем! — а потом призвал озабоченно: — Всё, хватит разводить тары-бары! Давайте дом тушить. Вон, как крыша-то уже занялась!

И впрямь, если огонь во внутренних помещениях усадьбы Марии с бабой Ягодой, ещё удалось загасить, то кровля полыхала вовсю. В наступившей внезапно тишине отчётливо слышно было, как трещит пламя, охватившее высушенные временем доски и брёвна стропил, сизый дым опять заволок небо, закрыл солнце, и во дворе стало сумрачно.

Между тем полковник, командуя, уже расставил понурых пленников цепью от колодца до дома, и они принялись покорно передавать друг другу вёдра, наполненные до краёв, стараясь не расплескать.

Больше других суетился их главарь, Вася Копчёный.

Он тоже втиснулся в общий ряд, покрикивая на своих подельников:

— Давай, давай, не зевай! — и заискивающе оглядывался то на Якова, то, опасливо, в сторону Потапыча, который расселся тут же, поддавшись общей тревоге, вертел башкой, и порыкивал, раскрывая слюнявую клыкастую пасть.

Соломон и Семён уже притащили откуда-то длинную деревянную лестницу, прислонили её к стене дома, и, забравшись на крышу, орудовали баграми, принимали вёдра, и выплёскивали их на огонь.

Никто не остался без дела.

Василиса Митрофановна прихватила за руку Глеба Сергеевича, который тоже метнулся, было, в горящий дом — переодеться для начала — его очень смущали лохмотья, в которые превратилась одежда.

Он был явно ошарашен случившимся — и нападением внезапным, и пожаром, и неиспытанной ранее произошедшей с ним трансформацией, которая кого угодно, тётушка это понимала прекрасно, способна напугать до обморока.

Вот и племянник то и дело посматривал на свои руки, ощупывал бока, лицо, будто не веря, что приключившиеся с ним перемены прошли без следа.

— Стой здесь! — распорядилась тётушка, и позвала громко: — Еремей Горыныч! Баба Ягода! Идите ко мне! Будем дождь вызывать!

И пристукнула по земле неразлучным посохом с серебряным набалдашником.

А потом встала посреди двора, не обращая внимания на всеобщую суету и треск пламени, приказала сбежавшимся на её призыв домочадцам:

— Расположитесь вокруг меня. Возьмитесь за руки. Смотрите в небо. Представьте себе, что в нём сгущаются, наползают со всех сторон тёмные грозовые тучи. Вообразите проливной дождь. Думайте об этом. Сконцентрируйтесь. Посылайте, в небеса мысленные сигналы, не отвлекаясь!

Глеб Сергеевич, подчиняясь, встал рядом с тётушкой. Ощутил в правой руке крепкую ладонь Еремея Горыныча, в левой — сухонькие пальчики бабы Ягоды.

Уставился напряжённо, как напутствовала тётушка, задрав голову, стараясь разглядеть за сизой дымкой небо и представить себе дождевые тучи.

Сама Василиса Митрофановна, оказавшись в центре, воздела свой посох острым концом вверх, и замерла так. А потом заговорила вдруг нараспев, речитативом:

— Свод небес, затянись, заволокись, заклубись, туча с тучей сомкнись! Дождь на землю накликаю, ливень бурный вызываю! — И далее: — Приди, приди туча тёмная, туча водяная, туча плодная! Из-за дремучего леса, из-за высокой горы, из-за широкой реки, из-за моря-окияна, из-за острова Буяна! Да пусть будет так. Аминь!

Прошла минута, другая.

У Глеба Сергеевича от дыма отчаянно слезились глаза. Но он добросовестно таращился вверх, и впрямь вдруг вообразив отчётливо грозовое небо, тяжко ворочающиеся там чёрные тучи, нависающие низко над землёй своим серым, волглым, словно мокрая вата, торчащая из разодранной телогрейки, подбрюшьем…

И у них получилось!

Сперва на лицо отставного чиновника упала одна крупная капля. Потом вторая, третья. Он почувствовал, что спасительная влага охладила всё ещё зудевшие после пережитых изменений тела плечи и спину, пропитала висевшую на нём клочками рубашку.

И вот уже единичные капли зачастили, забарабанили бойко, а затем слились в низвергнувшийся с неба поток.

И перед этим, шедшим стеной, ливнем, не в силах было устоять никакое пламя!

Оно скворчало, плевалось в отчаянье искрами, исходило паром, словно кто-то в бане плеснул холодной водой на раскалённую каменку, шипело испуганной змеёй, отступая и уползая, норовя схорониться в недоступных влаге норах и закутках, но дождь доставал огонь повсеместно!