Нелл Уайт-Смит - 150 моих трупов

Поэтому, входя в локомотив, я, полагаясь на свой примитивный опыт работы на железной дороге и личные знакомства с мастерами поездов (а всякий обслуживающий самоцветные сердца специалист неизбежно интересуется поездами), ожидал увидеть нечто, о чём имею определённое общее представление.

Вот только в реальности никто из обывателей моего поколения никогда не видел поездов прошлого. И, увидев внутреннее устройство локомотива, я замер, понимая, что не способен иметь с ним дело. Что укоренившееся во мне снисходительное представление о технологиях прошлого мира – оторванная от реальности, невообразимо глупая идея. Она могла родиться внутри сознания исключительно из его невежества.

Если современные мне поезда, где я, говоря смело, немного разбирался, сравнить с песней, которую насвистывал за работой сапожник, то это… настоящий поезд. Тот, что нёсся сквозь века. Его колёса подминали под себя само время и порабощали его, заставляли в своём присутствии безмолвствовать, застыв в почтении и тишине. Я не мог оскорбить его сравнением с чем-то ещё. И мысль о подобии его симфонии, и представление его порывом безудержного ветра – всё это уничижало этот локомотив.

Итак, всё вышесказанное сводилось к тому, что управлять локомотивом в полном смысле этого слова я не мог. Мои знания о поездах прошлого мира оказались крайне скудны. Я интересовался ими, но вся доступная мне литература представляла скорее популярные произведения, чем технические.

Тем не менее определённые части приборной панели поезда были подписаны. Язык, использовавшийся при этом, умер вместе со старым миром, но всё же буквы казались мне знакомыми, и, приглядевшись, я смог различить несколько похожих слов. Я углубился в изучение.

Осмотр доказал мне, что поезд не имел иного источника питания, кроме сердца. Это совпадало с легендами о том, что самоцветные двигатели служили настолько надёжно, что парового котла в локомотивах старого мира попросту не ставили. Поэтому отключить сердце я не мог.

Действуя в меру своего разумения, я ограничил доступ сердца к механизмам поезда. Потом дал задний ход.

Какое-то время ничего не происходило, потом поезд пошёл в обратную сторону, двигаясь чрезвычайно медленно.

На волне успеха я оторвался от приборной панели и осмотрелся в поисках новых открытий. Головной вагон оказался довольно просторным. Кроме рабочего места, он предоставлял возможность для отдыха мастеру состава и бригаде отдельно друг от друга.

Однако я почувствовал, что мне тяжело находиться в закрытом помещении. Несмотря на слабость, я поднялся наверх. Окончательно снял с лица остатки бесполезной дыхательной маски. Попытался вобрать в лёгкие здешний воздух и жидкий туман. Вытер рукавом с лица грязь. Она набухла на лбу каплями из-за пота и влажности.

Поезд медленно двигался назад. Зная, что высматривать свою бригаду мне пока рано, я наблюдал за странной машиной, жившей в долине. Меня интересовало, блуждает ли она или находится здесь стационарно. Насколько она большая.

Всё время от моего пробуждения до остановки поезда я видел этот огромный винт. Нужно думать, личное моё восприятие времени растянулось настолько, что очень короткий срок оказался насыщен решениями и эмоциями больше, чем бывают иные годы. Вполне возможно, моя агония длилась немногим больше нескольких секунд. Но… я же пытался вынимать изо рта големов. На это требовалось куда больше времени. Вероятнее, я боролся час. Или несколько часов. Но… так ли это?

Я никогда бы не смог дать себе точного ответа, если бы не этот огромный винт. Он снова встал, я отсчитал время остановки по карманным часам – сорок секунд. Моя странная вторая жизнь длилась сорок секунд. И теперь без неё немного познабливает.

Плавно двигаясь, поезд миновал этот отрезок пути, оставив позади лопасти. Несбыточная машина потонула в тумане. Я перекинул ноги на другую сторону и стал всматриваться в ландшафт. Когда-то в нём мне удастся найти след своих коллег. Тогда я смогу узнать, что с ними случилось. И, по обстоятельствам, либо принять их в поезд немедленно, либо отправиться по их следам вглубь Паровых Долин.

Следовало признать правоту Хозяина Луны – здесь дышалось необыкновенно. Тяжело от влажности, с одной стороны. Легко от насыщенности, с другой.

Почти невольно я стал вспоминать своё прошлое. Внутренний монолог, не дававший мне покоя много лет подряд, снова воскрес в сознании. Пока что он звучал ещё очень тихо, почти деликатно. Участливо. Я знал, что, если дать ему волю, он наберётся сил и превратится в громкого брюзгу, бесконечно пережёвывающего одни и те же тезисы и посылки.