Николай Васильев - Битва при Тюренчене [СИ]

«А вот на этот раз и Вы не всеведущи: у меня даже невеста была…»

«То есть числилась в невестах, а когда ты в Питер уехал, благоразумно вышла замуж?»

«И тут Вы допустили две ошибки: мы расстались с Наташей еще весной прошлого года и замуж она не вышла…»

«Тебя все-таки дожидалась? Или не шибко хороша собой?»

«Не уродина, как Вы думаете! Ей уже два предложения делали…»

«Значит, если ты к ней подойдешь, она может сменить гнев на милость?»

«Нет, не значит. Она давно любит другого человека…»

«Надо же какие страсти! Из-за этого и поссорились?»

«Да. Прекратите меня выпытывать!»

«Слушай еще одну банальную истину 21 века: пытаясь скрыть сильное чувство, мы загоняем его вглубь родного организма, который протестует и мстит, инициируя заболевание того или другого органа: желудка, печени, почек или сердца… Поэтому выплесни эту эмоцию вовне, пожалуйся или просто расскажи другому человеку: твоему организму это необходимо! Учти, я совсем не шучу, такое воздействие эмоций — установленный и многократно подтвержденный научный факт. Хорошо, отложим пока разговор о девушках. Чем же тогда займемся?»

«А можно я еще к Вашей визуальной памяти подключусь и посмотрю на технические достижения вашего мира?»

«За ради бога! Я на твоем месте тоже бы от этого зрелища долго не отрывался…»

К следующему воскресенью семейство Городецких готовилось со всем тщанием. Елена Михайловна сшила Катеньке из зеленовато-голубого муслина длинное платье с многочисленными сборками, пояском, рукавами-буфф и небольшим, пристойным декольте — однако в скроенный ею бюстгальтер были вставлены две симметричные подушечки, отчего и так приподнятая грудь юницы стала казаться достойной внимания. Очень украсила Катеньку и необычная асимметричная прическа, при которой одно ухо и шея с правой стороны были открыты, а на левой стороне оказалась пышная темная коса, скрученная в кисейном мешочке, расшитом бисером. Наряд дополнили изящнейшие туфельки из зеленой замши на высоком каблучке, которые вне очереди соорудил все более благодарный Евлампий Прошин.

Получил обновки и Сереженька в виде настоящего черного смокинга, сшитого в ателье Софьи Пантелеевны авансом (в счет будущих совместных доходов с уникально даровитой Еленой Михайловной), белоснежной сорочки с пластроном, а также лакированных туфель от того же Прошина. Увидев его при полном параде, да еще модно стриженого, ахнула даже Катенька, а у Елены Михайловны на ресницах задрожали две горделивые слезинки: какого красивого сына родили они все-таки с бедным Анджеем…

Сама Елена Михайловна обновок себе шить не стала, так как у нее сохранилось от прежней счастливой жизни платье черного бархата, не раз, конечно, надеванное. Однако, когда она вышла в этом платье и бархатных туфлях «от Прошина» из спальни в гостиную, «вселенец» Карцев чуть не взвыл от восторга. Впрочем, реципиент его эмоцию пропустил, потому что и сам ощутил подъем чувств при виде столь эффектной дамы, в которую преобразилась его родная маменька.

«А ловко все же бюстгальтер под платьем сидит…» — стал грубовато маскироваться от юноши Карцев.

«Да, — согласился Городецкий, — значительно лучше, чем в корсете. Вид такой подтянутый, прямо Диана-охотница! Никакой дополнительной рекламы не надо: у Кузнецовых тетки приглашенные „мама“ увидят и тоже все к ней прибегут…»

Эффект уменьшила повседневная верхняя одежда, которую пришлось надеть в связи с наступлением октябрьской прохлады, но на новую достаточных денег они еще не заработали. Хорошо хоть обувь осеннюю Прошин им тоже спроворил.

В соответствии с договоренностью первый визит Городецких был дневной, к Кудрявцевым. Велико же было удивление милейшего Егора Федоровича, когда в прихожей его дома стали «вылупляться» из невзрачных пальто шикарные светские люди! Когда его первая оторопь прошла, он кинулся с поцелуем к ручке Елены Михайловны, заговорил торопливо, повлек в гостиную, восклицая «Соня! Сонечка! Выйди же сюда!». Один за другим в гостиной (преобразованной по случаю данного визита в столовую) стали появляться домочадцы и тоже ахать или просто умильно улыбаться — в зависимости от степени знакомства с членами семейства Городецких…

Впрочем, обед у редактора прошел для Карцева вполне ожидаемо. Почти сразу Егор Федорович объявил, что повесть о жизни старателей на Аляске чудо как хороша, все сотрудники газеты ее прочитали и сошлись на том, что она произведет у красноярцев большой фурор. Отдельно он расхвалил работу переводчика («у Вас, Сергей Андреевич, американцы получились почти как наши, русские, и это хорошо!») и обрисовал обедающим лучезарное будущее Городецкого и красноярской «роман-газеты». Однако вскоре тему разговора сменила хозяйка, подступившая с вопросами к Елене Михайловне («правда ли, что Вы раздобыли где-то модные фасоны женского белья и сами их шьете?»… «нельзя ли нам тоже их заказать?»). Ответ был дан положительный, и обрадованные фемины клана Кудрявцевых (числом четыре) стали выпытывать подробности этих фасонов… Егор Федорович пришел в смущение, стал было возражать (в том смысле, что за столом надо соблюдать приличия и отложить обсуждение фасонов до кулуаров), но с ним домочадцы привыкли, видимо, не особо считаться.