Николай Васильев: Баловень судьбы [СИ]

Самолет А-380 заурчал, наконец, моторами, набрался мощи, тяжко двинулся по взлетной полосе и вдруг легко взмыл в предвечернее небо, держа курс на аэродром Орли. Молодой человек лет двадцати пяти прекрасной внешности (рослый, темно-каштановая грива волос, карие глаза под ровными бровями, прямой нос, яркие четко очерченные губы, волевой подбородок, качественная одежда), похожий на кого-то из культовых артистов (на Джонни Деппа?), повернулся к сидящей рядом эффектной зрелой женщине французского типа, улыбнулся ей и сказал:

— Я было всерьез настроился ночевать в Шереметьево. Вот так хваленая европейская пунктуальность…

— Экипаж тут не причем, — похлопала его по руке дама и тоже улыбнулась. — Можешь поругать авиадиспетчеров. Или метеорологов…

— Или техслужбы аэропорта, — подхватил мысль парень. — А может все-таки ФСБ, выловившую очередного шпиона?

— Не дурачься, Антуан. Хотя нет: дурачься, смейся, можешь даже приволокнуться за стюардессой: вон какая у нее крутая попетта…

— Маман! Что за неэтичные речи я слышу из твоих уст?

— Ах, Антоша… Я за эти две недели так настрадалась, глядя на твои терзания, что рада теперь любой твоей улыбке и задорной выходке. А эта глупая Даша еще пожалеет, что пренебрегла любовью моего сына. Мон Дью, дай ей мужа богатого, пожилого и противного!

— Если бы отец не разорился и не умер, я тоже стал бы, в конце концов, пожилым богачом и, вероятно, противным. А теперь буду просто никчемным бедняком…

— Твои гран-папа и гран-мама люди не богатые, но и не бедные. Типичный средний класс. Нужно лишь суметь с ними ужиться, стать своим в провинциальной среде. Неужели ты не сможешь, мон фил?

— Ох, мама… Я готовился к общению с европейскими дельцами, для этого закончил Плехановку и девчачий Инъяз. А теперь моим уделом должно стать виноделие в Бургундии?

— Среди виноделов встречаются и миллионеры. А также весьма известные личности, которые на склоне лет увлеклись выращиванием винограда…

— Как же: пример Депардье всем известен. Но мне ведь не 70 лет, а всего 25, я пока хочу жить энергично и в среде подобных мне людей…

— Увы, Антуан, в Европе гнет обстоятельств очень силен. Впрочем, теперь он набрал силу и в России. Мне нравятся русские поговорки, придуманные на все-все случаи жизни. Вот одна из них: по одежке протягивай ножки. К нам с тобой она относится теперь в полной мере. Если бы Женя остался жив, он обязательно б выкрутился, но грянул этот гадский инсульт. Всего в пятьдесят лет! А я думала, что мое счастье с ним продлится вечно…

— Отец казался мне самым умным человеком на свете… А он совершил общую ошибку: погнался за быстрой прибылью и вложил все деньги в свой банк, который «вдруг» лопнул! Но лопнул банк вовсе не вдруг, а вполне закономерно: сильные банки периодически поглощают мелкие. Вот ВТБ его и схарчил при очередном обвале рубля. Флегматик или сангвиник пережили бы эту неудачу и стали комбинировать дальше, но отец был ярко выраженным холериком, возводящим неудачи «в квадрат» — сердце его и не выдержало…

— За флегматика я бы замуж не пошла, — сказала вполголоса дама. — Да и вообще я не планировала оставаться после учебы в России. Но Женя Вербицкий был самым харизматичным студентом на курсе и когда он стал ко мне «кадриться», я все-таки сдалась. В итоге на свет явилась Элен, а после свадьбы уже и ты, Антоша…

— Хорошо хоть Ленка успела в жизни устроиться, — хохотнул Антон. — Женой консула быть неплохо даже в мексиканском Веракрусе…

— Мадам и мсье, наш поезд приходит в город Аваллон. Остановка — две минуты. Просьба приготовиться к выходу. Ledy and gentlman…

Заслышав это сообщение, Флоранс и Антуан Вербицкие поднялись с сидений и, взяв свою поклажу (мадам — милый рюкзачок на спину на манер современных студенток, а ее сын — пару основательных чемоданов на колесиках), потянулись к выходу. Поезд мягко остановился, двери его открылись, и пассажиры вышли из комфортной атмосферы вагона в подобие предбанника — так жарок был воздух на вокзальном перроне, укрытом от яростного июльского солнца крышей. Пройдя насквозь компактное здание вокзала, мать и сын оказались на небольшой привокзальной площади, где укрытия от солнца совсем не было.

Впрочем, здесь пассажиров из Парижа встречали несколько человек, среди которых оказался и Ролан Дидье, отец Флоранс и дед Антона: совсем седой, но еще крепкий мужчина 70 лет. Увидев дочь, он заулыбался и принял ее в свои объятья. Потом проницательно глянул в глаза внуку, что-то мысленно в нем одобрил и протянул навстречу руку: