Николай Васильев - Похищение из сераля [СИ]

— Нет, — сказал султан, уже открыто улыбаясь.

— Случайность — это непознанная необходимость.

— Умно, — признал Абдул Хамид. — У этих ученых имена есть?

— Фридрих Энгельс это сказал, — чуть виновато ответил Макс.

— Один из основателей коммунистического учения, — продолжил начитанный султан. — Многое в котором соответствует нашей религии — кроме отрицания самой религии. Но в эту химеру уже верит много людей — слава Аллаху, не у нас. Можете быть свободны, молодой человек, Фатьма-ханум Вас заждалась. Но вот еще что: я верю в Ваше благоразумие в отношении нее и буду страшно разочарован, узнав о чем-то неподобающем.

— Буду бить принцессу по рукам, — пообещал Макс, после чего поклонился и попятился.

Фатьма энергично ходила взад-вперед перед выходом из дворца.

— Если бы у Вас, Фатьма-ханум, был хвост, — сказал Макс, улыбаясь. — Вы исхлестали бы им себе все бока!

— Я знаю своего деда, — сказала мрачновато девушка, — он мягко стелет, но может мигом заключить под стражу. Слава Аллаху, этого не случилось!

— У нас с ним общие интересы, — заверил Макс. — Кто режет курицу, несущие золотые яйца?

— Золотое яйцо — это мой двоюродный дядя принц Сабахаддин? Он скоро вернется в Стамбул?

— Вы удивительно осведомлены о секретных государственных делах, Фатьма-ханум. Но о них пора забыть: нас ждет воздушное пространство! Виват?

— Виват! — воскликнула гурия и запрыгнула на переднее сиденье его лимузина. — Сегодня мой Панар не берем, достаточно и Вашего авто. Вместо Селима будет Фарид, мой паж с детства.

Макс кинул внимательный взгляд на Фарида и одобрил его: щупловатый и умильный как девочка. Револьвер в кобуре имеет, но удавкой вряд ли владеет. Хотя кто их турок знает…

В воздух с Фатьмой взлетели вместе и сначала просто парили над лесистыми горами Румелии. Девушка уже перестала бояться высоты, чувствовала себя вольготно и в конце концов улеглась спиной у Макса на груди, а потом обхватила его шею руками.

— Эй, подружка, — сказал свирепо Макс. — Я обещал твоему деду исщипать тебе руки, если они окажутся в неподобающих местах моего тела!

— Это шея — неподобающее место? — засмеялась проказница. — Ты совсем меня за глупенькую девочку считаешь? Я выросла в гареме, к твоему сведенью, и обучена искусству соблазнения и ублажения мужчин!

— Параплан вовсе не софа, Фатьма-ханум. Возьмите себя в руки!

— Он лучше софы! Твои руки здесь заняты, а мои свободны, и ты даже исщипать их не сможешь…

— Свободны? Это мысль! Берите правой рукой вот эти стропы и тяните на себя — будем полегоньку спускаться. И не халтурить мне, иначе полетим вниз камнем!

Ну а спустившись, Макс пристегнул Фатьму к параплану одну и, соединившись с ней канатиком, заставил отрабатывать управление на высоте до 10 м. При этом самому пришлось немало побегать за неловкой воздухоплавательницей. В конце дня они вновь взлетели вместе, но теперь стропы были в руках принцессы, которая совершенно забыла свои утренние эротические закидоны, охваченная одной заботой: не упасть!

Вечером портье сказал Городецкому о звонке Паллавичини. Макс тотчас телефонировал послу и услышал приглашение на ужин, «на который к нам напросились господин Вольский с женой. Вы ведь их знаете? Они уже здесь». Макс подтвердил, что знает и что сейчас же придет. Быстро ополоснулся, одел белейшую сорочку и смокинг, нацепил бабочку и поехал в «свое» посольство.

Вольская встретила его сияющим взглядом. Он по-новому в нее вгляделся, и самец в нем ворохнулся и ожил. Беседуя на автомате с Иоганном, Джорджиной и солидным Владимиром (на французском языке), он вскидывал на миг глаза на вожделенную даму и всегда встречал ее ответный испытующий и все более ободрительный взгляд. Тем временем сели за стол, аппетит, нагулянный за день, дал себя знать и Макс с удовольствием принялся насыщаться, не забывая восторгаться кулинарными изысками Джорджины. За десертом разговор повернул на него.

— До нас дошли сведения, что Вы вовсе не поляк, мсье Городецкий, — вкрадчивым баритоном сказал Владимир Николаевич Вольский. — В вас есть значительная толика русской крови, причем крови голубой, аристократической…

— Я этого не отрицаю, мсье Вольский, хотя никогда не афишировал, — спокойно признал Максим. — Моя мать, француженка, была в связи с князем Голицыным и родила меня от него. Вот только Голицыных на Руси оказывается пруд пруди и кто из них был моим отцом я понятия не имею.