Дмитрий Баюшев - Планзейгер. Хроника Знаменска [СИ]

— Ладно, веди, Сергей Витальевич, — смилостивился Мусатов, понимая, что катастрофически окружен дураками.

То, понимаешь, грамотей на вахте, то теперь Сергей Витальевич, бывший охранник. Какая уж тут научная деятельность. Где вы, умницы и умники, интеллектуалы, корифеи в мельчайших тонкостях физики, где одна крохотная ошибка может перечеркнуть многомесячный кропотливый труд. Вот где ювелирная точность и ослиное терпение. Где ваш утонченный юмор, выданный с каменным лицом, с полнейшим безразличием?

— Веди, злыдень, — добавил Мусатов и, спохватившись, добавил: — Это я не тебе, друг любезный, это я сам с собой разговариваю.

Степанов конечно же обиделся, но быстро отошел. Поводил начальника по готовым уже этажам, показал лаборатории, компьютерный центр с самым мощным в Европе компьютером, зал для лекций и семинаров показал, оранжерею, столовую. Чувствуется, всё изучил основательно.

Короче, Мусатову понравилось, и он уже не считал Степанова злодеем, пнём и самозванцем. Позвонил Мортимеру, сказал, что в принципе Научный Центр к работе готов, в связи с чем у него, Мусатова, имеются два вопроса: кто будет набирать команду и почему охранник назвал его генералом?

— Команда уже есть, — ответил Мортимер. — Ребята перспективные, работают в научно-исследовательских корпусах, претензий к ним никаких. Я отобрал двадцать лучших, завтра принимайте. Можете провести собеседование, чтобы оценить уровень.

— Простите, уже завтра? — спросил Мусатов.

— Именно, — сказал Мортимер. — Так что с утречка прямиком в Центр. Приступайте к работе.

— То есть в Управлении можно не появляться? — уточнил Мусатов.

— Если понадобитесь, я вызову, — произнес Мортимер. — Что касается второго вопроса, то указом Президента на днях вам присвоено воинское звание генерал-майора. Или вы против?

— Нет-нет, не против, — пробормотал Мусатов. — Только всё как-то неожиданно. Так сказать, награждение непричастных.

— Я завтра заеду, — предупредил Мортимер. — Тогда и поговорим. Если, конечно, хотите.

— Не хочу, — сказал Мусатов, вовремя вспомнив, что Юлий Борисович Харитон, будучи главным конструктором и руководителем КБ-11 в Сарове, имел генеральское звание.

Значит, так нужно.

Лаптев рассовывал по коробкам документы и рукописи. Помочь было некому, поэтому всё делал сам. Многое нещадно рвал в клочья, нечего на новое место тащить старьё. Мортимер возвращал писателям Знаменска прежнее помещение, извинялся за перегибы, допущенные отделом культуры. На завтра был назначен переезд, только опять же коробки придется грузить самому, из действующих писателей он, Лаптев, остался один. Даже Егоровна, увы, не выдержала пресса, умерла вчерашним утром.

— Есть кто живой? — раздалось с крыльца.

Странный вопрос — дверь-то распахнута, значит есть.

В комнате приема раздались тяжелые шаги, сопровождаемые перестуком колесиков, потом в кабинет ввалился грузный человек с толстыми черными усами, в зеленой униформе и зеленой бейсболке, везущий за собой чемодан на колесиках. Поставив чемодан напротив стола, спросил: «Вы Лаптев?» Симеон кивнул.

— Велено передать, — сказал усач, приподняв бейсболку и промакнув начинающуюся лысину цветастым платком. — Распишитесь.

Раскрыл перед Лаптевым журнал, поставил галочку там, где нужно расписаться. Подождав пару секунд и не уловив никакого движения, поднял глаза на Лаптева и четко, внятно сказал:

— Чемодан принадлежал Кузьминой Анастасии Егоровне. Внутри лежит записка, сделанная её рукой, в которой написано, что чемодан с содержимым нужно передать секретарю союза писателей Знаменска Лаптеву Симеону Оскаровичу. Смерть Кузьминой вызвана естественными причинами, поэтому следствие прекращено.

Лаптев расписался, потом с любопытством спросил:

— А вы, простите, кто?

— Курьер, — отчеканил усач и вышел.

Лаптев раскрыл чемодан. Сверху лежала записка, а под нею, на папках с рукописями, толстая тетрадь в клеточку — дневник.

— Вот даже как, — вздохнув, сказал Лаптев и вынул тетрадь. — Оказывается, ты, голубушка, была не просто Егоровна, а Кузьмина Анастасия Егоровна. Прости…

Вот некоторые записи из дневника местной андеграунд поэтессы Егоровны, которые, может быть, дадут нам некоторое представление о её жизни и о бурном росте замечательного и нехилого города Знаменска. А может, и не дадут.

«Июнь, 8, 19.00. Преследует ощущение, что будто долго спала, потом вдруг проснулась. Что было раньше — ни бум-бум. Это, наверное, склероз, либо старческое слабоумие. Но была же весна, ландыши, первые стихи. Или остались только последние? Решительно ни-че-го не помню.